– Господа, – произнес коррежидор, – кража на сумму десять тысяч конто (шесть миллионов франков) была совершена на острове Терсер. Премия в один процент, то есть сто конто рейс (шестьдесят тысяч франков), предлагается тому, кто откроет вора. Это указывает вам на важность, которую правительство придает настоящему делу, вызвавшему негодование нашего благочестивого населения. Ввиду подозрительного поведения ваших арматоров и капитана (при этом капитан Пип обменялся с Артемоном взглядом жалости и с высоты мостика пренебрежительно сплюнул в море) существует подозрение, что вор скрывается между вами. В ваших интересах, если вы хотите рассеять недоразумение, покорно подчиниться предписаниям, которые мне поручено передать вам и которые я в случае надобности заставлю исполнить силой.
Коррежидор сделал паузу. Он одним духом произнес это обращение, очевидно заранее приготовленное. Теперь он переходил к своей обычной краткости.
– Пассажиров и офицеров на спардеке, – сказал он, поворачиваясь к Томпсону, – экипаж на баке будут стеречь мои люди, пока мы не осмотрим пароход.
Согласно этому приказанию, переведенному Робером, все, до капитана, бешено пожевывавшего свои усы, сгруппировались на спардеке, между тем как матросы были оттеснены на бак. Только один из пассажиров отделился от остальных и, никем не замеченный, углубился в центральный коридор, ведший в каюты. Пассажир этот был дон Ижино.
Что нужно было ему внутри судна? Почему португалец один не повиновался приказаниям португальских властей? Может быть, он просто отправился искать своих братьев, которых редко видели после их прибытия на пароход?
– Пассажиры ваши все налицо? – спросил коррежидор, когда все собрались. – Впрочем, благоволите сделать перекличку.
Томпсон исполнил это желание. Но дойдя до последних строк списка, тщетно вызывал он дона Ижино, дона Жакопо и дона Кристофо де Вейга.
Коррежидор насупился.
– Пригласите этих господ, – приказал он.
Слуга послан был за ними и вскоре привел троих братьев. Они явно были не в своей тарелке. Покрасневшие, они точно только что ссорились.
– Почему это, господа, вы не вместе с остальными пассажирами? – спросил коррежидор строго.
Дон Ижино, по обыкновению своему, отвечал от имени братьев и от своего имени.
– Мои братья и я, сударь, – проговорил он кротко, – не знали о вашем присутствии на пароходе.
– Гм!.. – произнес коррежидор.
Робер ничего не сказал. Он, однако, мог бы поклясться, что только что видел благородного португальца среди других пассажиров, но благоразумно оставил при себе это наблюдение.
Впрочем, коррежидор не окончил допрос братьев де Вейга.
– Вы, кажется, португальцы, господа? – спросил он.
– Действительно, – отвечал дон Ижино.
– Вы сели на этот пароход в Лондоне?
– Нет, только в Терсере, – отвечал дон Ижино.
– Гм!.. – во второй раз произнес коррежидор, бросив пронизывающий взгляд на дона Ижино. – И, само собой разумеется, вы не имеете на этом пароходе никаких личных связей?
Хамильтон кипел гневом, слушая этот невероятный допрос. Разве так говорят с джентльменами? Он не мог выдержать…
– Извините, – сказал он, – у господ де Вейга нет недостатка в связях, и им нетрудно будет найти здесь поручителей.
– С кем имею честь? – спросил хитрый коррежидор.
– Хамильтон, сэр Джордж Хамильтон, – сообщил он спесивым тоном.
Коррежидор, казалось, не был особенно ошарашен.
– Очень хорошо, сударь! – сказал он развязно.
Потом, еще раз приказав всем пассажирам не оставлять спардека ни под каким предлогом, он исчез в одном из проходов, между тем как дон Ижино обменивался с Хамильтоном горячим рукопожатием.
Обыск начался. Полицейские ищейки последовательно обходили складочные каюты, трюм, машинное отделение, помещение экипажа, чтобы закончить пассажирскими каютами. Во время этого тщательного осмотра, руководимого чиновником, вид которого говорил о проницательности, ни один уголок, наверное, не остался неисследованным.
Пассажиры должны были долго ждать. Два часа прошло, пока коррежидор вернулся на палубу. Хмурое выражение его лица выдавало, что он ничего не нашел.
– Поскорей, поскорей, господа, – сказал он, взойдя на спардек. – Теперь мы приступим к осмотру палубы и снастей. Тем временем мужчины и женщины благоволят подвергнуться личному обыску.
Движение возмущения пробежало в группе пассажиров. Полицейский наряд сжал кольцо.
– Очень хорошо! Прекрасно! – сказал коррежидор. – Вы свободны. Я удовольствуюсь тем, что уведу сопротивляющихся и заключу их в тюрьму, пока губернатор не решит. Городовые, начинайте перекличку.
Всякое сопротивление становилось невозможным. Один за другим пассажиры сходили в свои каюты в сопровождении полицейского. Тогда-то выяснилось назначение двух женщин, привезенных коррежидором.
Коррежидор обошел весь пароход. Канаты были переворочены, люди взбирались на марсы до самых клотиков. Ни один уголок не был забыт во время обыска, произведенного с удивительной тщательностью.
– Разрешается свободное сообщение с землей, – едко заметил он наконец Томпсону, направляясь к трапу.
– Мы, значит, можем съехать на берег?
– Да.
– И покинуть остров? – допытывался Томпсон.
– Для этого, – сухо отвечал коррежидор, – вам придется подождать, пока мы не получим ответа на доклад, который немедленно пошлем на остров Терсер.
И пока Томпсон стоял на месте как вкопанный, коррежидор исчез, уводя с собой полицейский наряд, досмотрщиков и досмотрщиц. Только десять городовых с надзирателем остались с поручением стеречь арестованный пароход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125