Но вам придется раскошелиться.
- Ну, раз надо, - сказал я.
Не желая присутствовать при погроме, я на цыпочках удалился. В тот самый момент, когда я закрывал дверь, он повернул вентиль сварочной горелки, и рев пламени заглушил визг собачки дверного затвора, вернувшейся на свое место.
Войдя в комнату Жасмен (эта дверь вначале тоже была заколочена, но, по счастию, не покалечена), я прошел через гостиную, свернул к столовой, откуда уже мог попасть к себе.
Мне не раз случалось заблудиться в квартире, и Жасмен хочет во что бы то ни стало сменить ее, но пусть уж сама ищет другую, раз так упорно возвращается на эти страницы без моего приглашения.
Впрочем, я и сам упорно возвращаюсь к Жасмен просто потому, что люблю ее. Она в этой истории никакой роли не играет и, может быть, вообще никогда не сыграет, если, конечно, я не передумаю, но предвидеть это невозможно, а поскольку решение мое незамедлительно станет известно, чего ради застревать на такой малоинтересной теме, пожалуй, еще менее интересной, чем любая другая, скажем, разведение крупной рогатой тирольской мушки или доение гладкошерстной травяной вши.
Оказавшись наконец в своей комнате, я уселся возле полированного шкафчика, который давным - без преувеличения - давно превратил в проигрыватель. Манипулируя выключателем, размыкающим блок-схему, замыкание которой приводит в действие электроприбор, я запустил диск; на нем покоилась пластинка, позволявшая с помощью острой иголки выдирать из себя мелодию.
Сумеречные тона негритянского блюза "Deep South Suite" вскоре погрузили меня в любимое летаргическое состояние. Все убыстряющееся движение маятников вовлекло солнечную систему в усиленное круговращение и сократило длительность существования мира почти на целый день. Так оказалось, что уже половина девятого и я просыпаюсь, встревоженный тем, что не прикасаюсь своими ногами к соблазнительным ножкам Жасмен; увы, она и не ведала о моем существовании. А я жду ее всегда, волосы ее струятся, как вода на солнце, и мне бы хотелось сладострашно целовать ее и задушить в своих объятиях, только не в те дни, когда она становится похожей на Клода Фаррера.
"Половина девятого, - сказал я себе. - Слесарь, должно быть, умирает с голоду".
Мигом одевшись, я сориентировался в пространстве и пошел в ванную. Ее окрестности показались мне заметно изменившимися, будто претерпели не одно стихийное бедствие. Я тут же понял, что все дело в том, что на привычном месте нет труб, и смирился.
Вытянувшийся вдоль ванны слесарь еще дышал. Я влил ему бульон через ноздри - в зубах у него был зажат кусочек олова.
Едва ожив, он взялся за дело.
- Итак, - сообщил он, - основная работа позади, все разрушено, начинаю с нуля. Как будем делать?
- Делайте как лучше, - сказал я. - Я полностью доверяю вам как специалисту и ни за что на свете не хотел бы малейшим пожеланием сковать вашу инициативу... которая, следовало бы мне добавить, есть исключительное достояние тех, кто входит в сообщество водопроводчиков.
- Полегче, - посоветовал он. - В общем, я понимаю, но школу я окончил давно, и если вы мне будете голову морочить, я с вами разговаривать не смогу. Прямо удивительно, как это образованным надо всех на свете с дерьмом смешать.
- Уверяю вас, я преисполнен почтения к вам и самого высокого мнения обо всем, что вы делаете.
- Ладно, я парень не злой. Вот что: я восстановлю то, что они тут соорудили. Все-таки коллега работал, а слесарь ничего зря делать не станет. Часто говорят: "вон та труба - кривая". В чем дело, не понимают, и, конечно, у них виноват слесарь. Но если разобраться, то чаще всего на все своя причина. Они думают, что труба кривая, а кривая-то стена. Что до нашего случая, я сделаю в точности как было. Уверен, все будет в порядке.
Я еле сдержался - все и раньше было в порядке, до его прихода. Но, может быть, я в самом деле был не в курсе. Притча о прямой трубе не шла у меня из головы, и я смолчал.
Мне удалось добраться до своей кровати. Наверху раздавались беспокойные шаги. Люди страшно надоедливы: нельзя, что ли, нервничать, лежа в постели, а не вышагивать нервно из угла в угол? Пришлось признать, что нельзя.
Жасмен неотступно преследовала меня как наваждение, и я проклинал ее мать за то, что она оторвала от меня Жасмен со злосовестностью, которой нет никакого оправдания. Жасмен - девятнадцать, и я знаю, что у нее уже были мужчины, - тем более у нее нет оснований отталкивать меня. Это все материнская ревность. Я пытался найти другую причину, подумать о какой-нибудь бессмысленной пакости, но мне было так мучительно трудно представить себе ее конкретно как нечто компактное, упакованное и перевязанное красной и белой тесемками, что теперь и я на целый абзац потерял сознание. В ванной комнате голубоватое пламя сварочной горелки окаймляло границы моего сна неровноокисленной бахромой.
II
Слесарь пробыл у меня безвылазно сорок девять часов. Работа еще не была закончена, когда я по дороге на кухню услышал стук во входную дверь.
- Откройте, - сказали из-за двери. - Скорее откройте.
Я отпер и увидел соседку сверху, в глубоком трауре. По ее лицу было видно, что она недавно перенесла большое горе, и с нее буквально текло на ковер. Казалось, она только что из Сены.
- Вы упали в воду? - полюбопытствовал я.
- Простите за беспокойство, - сказала она, - но дело в том, что у меня хлещет вода... Я вызвала водопроводчика, он должен был прийти три дня назад...
- У меня тут один работает. Может, ваш?
- Семеро моих детей утонуло. Только двое старших еще дышат, вода пока доходит им до подбородка. Но если слесарь должен еще поработать у вас, я не хочу мешать.
1 2 3