Далее, самый
трудный и недоуменный вопрос: есть ли единое и сущее, как это утверждали
пифагорейцы и Платон, не нечто иное, а сущность вещей, или же это не так, а
в основе лежит нечто иное, например, как утверждает Эмпедокл, дружба, а
другие указывают: кто-огонь, кто-воду или воздух? И кроме того, есть ли
начала нечто общее или они подобны единичным вещам, и существуют ли они в
возможности или в действительности? И далее, существуют ли они иначе, чем в
отношении движения? Ведь и этот вопрос представляет большое затруднение.
Кроме того, есть ли числа, линии, фигуры и точки некие сущности или нет, а
если сущности, то существуют ли они отдельно от чувственно воспринимаемых
вещей или же находятся в них? По всем этим вопросам не тельно трудно
достичь истины, но и нелегко надлежащим образом выяснить связанные с ними
затруднения.
.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Итак, прежде всего надлежит разобрать вопрос, поставленный нами вначале:
исследует ли все роды причин одна или многие науки?
С одной стороны, как может быть делом одной науки - познавать начала, если
они не противоположны друг другу? И кроме того, многим из существующих
вещей присущи не все начала. В самом деле, каким образом может начало
движения или благо как таковое существовать для неподвижного, раз все, что
есть благо, само по себе и по своей природе есть некоторая цель и постольку
причина, поскольку ради него и возникает и существует другое, цель же и
"то, ради чего" - это цель какого-нибудь действия, а все действия сопряжены
с движением? Так что в неподвижном не может быть ни этого начала, ни
какого-либо блага самого по себе. Поэтому в математике и не доказывается
ничего через посредство этой причины, и ни в одном доказательстве не
ссылаются здесь на то, что так лучше или хуже, да и вообще ничего подобного
никому здесь даже на ум не приходит. Вот почему некоторые софисты, например
Аристипп, относились к математике пренебрежительно: в остальных искусствах,
мол, даже в ремесленнических, например в плотничьем и сапожном, всегда
ссылаются на то, что так лучше или хуже, математическое же искусство
совершенно не принимает во внимание хорошее и дурное.
С другой стороны, если существуют многие науки о причинах, одна - об одном
начале, другая - о другом, то какую из них надо признать искомой нами
наукой и кого из тех, кто владеет этими науками, считать наилучшим знатоком
искомого предмета? Ведь вполне возможно, что для одного и того же имеются
все виды причин; например, у дома то, откуда движение, - строительное
искусство и строитель; "то, ради чего"- сооружение; материя-земля и камни;
форма-замысел дома (logos). И если исходить из того, что было раньше
определено по вопросу, какую из наук следует называть мудростью, то имеется
основание называть каждую из этих наук. Действительно, как самую главную и
главенствующую науку, которой все другие науки, словно рабыни, не смеют
прекословить, следовало бы называть мудростью науку о цели и о благе (ибо
ради них существует другое). А поскольку мудрость была определена как наука
о первых причинах и о том, что наиболее достойно познания, мудростью надо
бы признать науку о сущности. В самом деле, из тех, кто поразному знает
один и тот же предмет, больше, по нашему мнению, знает тот, кто знает, что
такое этот предмет по его бытию, а не по его небытию; из тех же, кто
обладает таким знанием, знает больше, чем другой, и больше всего тот, кто
знает суть вещи, а не тот, кто знает, сколь велика она или какого она
качества, или чти она способна по своей природе делать или претерпевать; а
затем и в других случаях мы полагаем, что обладаем знанием чего-то, в том
числе и того, для чего имеются доказательства, когда нам известно, чти оно
такое (например, что такое превращение в квадрат: это нахождение средней
[пропорциональной]; так же обстоит дело и в остальных случаях). С другой
стороны, относительно того или другого возникновения и действия, как и
относительно всякого изменения, мы считаем себя знающими, когда знаем
начало движения. А оно начало, отличное от цели и противоположное ей. Таким
образом, можно подумать, что исследование каждой из этих причин есть дело
особой науки.
Равным образом спорен и вопрос о началах доказательства, имеется ли здесь
одна наука или больше. Началами доказательства я называю общепринятые
положения, на основании которых все строят свои доказательства, например
положение, что относительно чего бы то ни было необходимо или утверждение,
или отрицание и что невозможно в одно и то же время быть и не быть, а также
все другие положения такого рода; так вот, занимается ли этими положениями
та же наука, которая занимается сущностью, или же другая, и если не одна и
та же, то какую из них надо признать искомой нами теперь? Полагать, что ими
занимается одна наука, нет достаточных оснований. Действительно, почему
уразумение этих положений есть особое дело геометрии, а не дело какой бы то
ни было другой науки? Поэтому если оно в одинаковой мере относится ко
всякой отдельной науке, а между тем не может относиться ко всем наукам, то
познание этих начал не есть особое дело ни прочих наук, ни той, которая
познает сущности.
Кроме того, в каком смысле возможна наука о таких началах? Что такое каждое
из них, это мы знаем и теперь (по крайней мере и другие искусства
пользуются этими началами как уже известными). А если о них есть
доказывающая наука, то должен будет существовать некоторый род, лежащий в
основе этой науки, и одни из этих начал будут его свойствами, а другие -
аксиомами (ибо невозможны доказательства для всего):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17