Я не присутствую в длении, но обнаруживаю себя здесь и
теперь как мыслящего, то есть устанавливающего синхроническое единство
взаимосвязанных элементов формы. Сознание "я" неотделимо от события
схватывания. Я случаюсь вместе с этим событием. Иными словами, я сознаю
себя именно в момент остановки.
Важно заметить, что сознанием названа именно обнаруженная нами
автореференция "я, здесь, теперь". Утверждение "я мыслю" (точнее: "я мыслю
здесь и теперь") не выражает знания, поскольку знание есть схватывание
формы. Но оно невозможно без знания, т.к. сопровождает всякое схватывание.
Оно случается вместе со знанием и тем самым оправдывает свою этимологию.
Таким образом, сознание "я" возникает на фоне непрерывного дления столь же
ненадежно, как и та частичная гармония, та неполная ясность, которую оно
сопровождает. Конечность и моментальность любой понятой вещи коррелятивна
моей собственной конечности и моментальности. Момент остановки, как мы
видели, высвечивает само дление. Только выпав из времени, я сознаю его как
ушедшее, поскольку в этот момент ушедшее является мне как целое. Но вместе
с сознанием преходящести мне является и сознание самого себя. Сам себя я
мыслю лишь на фоне постоянно проходящего и изменяющегося переживания. "Я
есть" - это то же самое, что "я мыслю", и это только мгновение. Поэтому
достижение полной ясности есть способ надежного обеспечения самого себя.
Выше мы упоминали о ностальгическом стремлении к полноте знания. Такое
стремление имеет экзистенциальный характер, поскольку порождено стремлением
к устойчивому существованию. Для этого бесконечность мира и всякой вещи в
нем должна быть обращена в структурированную бесконечность всеобщей формы,
которая надежно схвачена мной. Такое схватывание означает, прежде всего,
бесконечное расширения "я". Вне меня не должно остаться ничего, поскольку
ограничение моего знания есть угроза моему существованию. Такое состояние
может мыслиться как вечность и повсеместность. Дление оказывается
естественным образом прекращено, но и мгновение как граница дления теряет
свою определенность.
Вопрос состоит однако в том, сохранит ли свою определенность, а
следовательно, сохранится ли вообще само сознание "я". Выше мы говорили,
что утверждение "я мыслю" подразумевает ответственность за предмет
мышления. Я, установивший связь многообразного, отвечаю за созданное моим
усилием единство. Но ведь именно факт ответственности конституирует мое
сознание. Нет смысла говорить "я мыслю", если я не отвечаю за то, что
мыслю. Но чем обусловлена ответственность? Прежде всего, возможностью
мыслить иначе. Я мыслю так, как я мыслю и мой отказ (в данный момент)
представить все по-другому и налагает на меня ответственность. Иными
словами, всякий акт мысли подразумевает совершенный выбор. Знание
необходимо имеет характер нравственного поступка, причем именно потому, что
является неполным знанием. Неполнота означает возможность иной мысли. Я
устанавливаю именно ту форму, которую устанавливаю. Но поскольку наряду со
схваченной формой я мыслю бесконечность мира и бесконечность вещи, то я не
только знаю то, что знаю, а еще и сознаю, что мне открыто бесконечное поле
альтернатив. Я мог конституировать бесконечно много иных форм, но выбрал
именно эту, а потому отвечаю за нее.
Окончательная победа над незнанием, ознаменованная полной ясностью,
означает, следовательно, и отсутствие выбора. Но такая ясность исключает
также и само сознание, поскольку устранение ответственности необходимо
обессмысливает утверждение "я мыслю". Она есть непоколебимая убежденность в
совершенной объективности открытого, исключающая всякую субъективность. Мне
открылась вся полнота сущего, и я уже не могу допустить ничего другого.
Причем отнюдь не в лютеровском смысле. Фраза "Ich kann sonst nicht" как раз
предполагает возможность другого и мою ответственность за то, что я стою
именно здесь ("Hier stehe ich"), а не там. Абсолютная ясность означает
невозможность другого не для меня, а вообще. Но также она означает и
невозможность меня, поскольку я сознаю себя только в качестве отделенного
от своего предмета, не совпадающего с ним. Если схваченная форма тотальна и
покрывает все, то нет той выделенной точки, которая обозначена как "здесь и
теперь". Ничто не может быть выделено, поскольку все охвачено разросшейся
до бесконечности формой. Автореференция "я, здесь, теперь" обуславливает
локальность схваченного и сама возникает одновременно с локализованным
предметом, но как отделенная от него. Абсолютная ясность ликвидирует,
следовательно, само место сознания. Ведь последнее означает отчужденность
от предмета, мою особую позицию вне открывшейся формы и непроясненной
непрерывности мира. Выше мы говорили о полноте знания, как о бесконечном
расширении "я". Но такое расширение тождественно слиянию с бесконечной
формой и утрате возможности сказать о себе "я".
Идеал полной ясности есть представление об абсолютной безвременности, но
также и ностальгия по бессознательному. Событие остановки, представляющее
собой вспышку сознания, тягостно тем, что указывает мне на мою
ответственность, понуждает к выбору. Оно тягостно также и тем, что является
напоминанием о конечности, раскрывает нечто как безвозвратно ушедшее. Оно,
наконец, всегда содержит проблематичность. Неполнота знания означает и
некую нерешенную задачу, и недостаточную обоснованность принятых решений.
Поэтому стремление к полной ясности оказывается постоянным фактом сознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84