Лишь наличное
бытие содержит реальное различие между бытием и ничто, а именно нечто и
иное. - Это реальное различие предстает перед представлением вместо
абстрактного бытия и чистого ничто и лишь мнимого различия между ними.
Как выражается Кант, "посредством существования нечто вступает в контекст
совокупного опыта". "Благодаря этому мы получаем одним предметом восприятия
больше, но наше понятие о предмете этим не обогащается". - Это, как вытекает
из предыдущего разъяснения, означает следующее: посредством существования,
главным образом потому, что нечто есть определенное существование, оно
находится в связи с иным, и, между прочим, также с неким воспринимающим. -
Понятие ста талеров, говорит Кант, не обогащается от того, что их
воспринимают. Понятием Кант здесь называет означенные выше изолированно
представляемые сто талеров. В такой изолированности они, правда, суть
некоторое эмпирическое содержание, но содержание оторванное, не связанное с
иным и не имеющее определенности в отношении иного. Форма тождества с собой
лишает их соотношения с иным и делает их безразличными к тому, восприняты ли
они или нет. Но это так называемое понятие ста талеров - ложное понятие;
форма простого соотношения с собой не принадлежит самому такому
ограниченному, конечному содержанию; она форма, приданная ему субъективным
рассудком и заимствованная им у этого рассудка; сто талеров - это не нечто
соотносящееся с собой, а нечто изменчивое и преходящее.
Мышлению или представлению, перед которыми предстает лишь какое-то
определенное бытие - наличное бытие, - следует указать на упомянутое выше
начало науки, положенное Парменидом, который свое представление и тем самым
и представление последующих поколений очистил и возвысил до чистой мысли, до
бытия, как такового, и этим создал стихию науки. - То, что составляет первый
шаг в науке, должно было явить себя первым и историческим (geschichtlich). И
единое или бытие в учении элеатов мы должны рассматривать как первый шаг
знания о мысли; вода 36 и тому подобные материальные начала, хотя, по мнению
выдвигавших их философов, представляли собой всеобщее, однако как материи
они не чистые мысли; числа же - это не первая простая и не остающаяся самой
собой мысль, а мысль, всецело внешняя самой себе.
Отсылку от отдельного конечного бытия к бытию, как таковому, взятому в
его совершенно абстрактной всеобщности, следует рассматривать как самое
первое теоретическое и даже практическое требование. А именно, если
поднимают шумиху вокруг этих ста талеров, утверждая, что для моего
имущественного состояния не безразлично, обладаю ли я ими или нет, и тем
более не безразлично, существую ли я или нет, существует ли иное или нет, то
не говоря уже о том, что бывают такие имущественные состояния, для которых
такое обладание ста талерами будет безразлично, - можно напомнить, что
человек должен подняться в своем образе мыслей до такой абстрактной
всеобщности, при которой ему в самом деле будет безразлично, существуют ли
или не существуют эти сто талеров, каково бы ни было их количественное
соотношение с его имущественным состоянием, как ему будет столь же
безразлично, существует ли он или нет, т. е. существует ли он или нет в
конечной жизни (ибо имеется в виду некое состояние, определенное бытие) и т.
д. Даже si fractus illabatur orbis, impavidum ferient ruinae, сказал один
римлянин, а тем более должно быть присуще такое безразличие христианину.
Следует еще отметить непосредственную связь между возвышением над ста
талерами и вообще над конечными вещами и онтологическим доказательством и
упомянутой кантовской критикой его. Эта критика показалась всем убедительной
благодаря приведенному ею популярному примеру; кто же не знает, что сто
действительных талеров отличны от ста лишь возможных талеров? Кто не знает,
что они составляют разницу в моем имущественном состоянии? Так как на
примере ста талеров обнаруживается таким образом эта разница, то понятие, т.
е. определенность содержания как пустая возможность, и бытие отличны друг от
друга; стало быть, и понятие Бога отлично от его бытия, и так же как я из
возможности ста талеров не могу вывести их действительность, точно так же не
могу из понятия Бога "вылущить" (herausklauben) его существование; а в таком
вылущивании существования Бога из его понятия и состоит-де онтологическое
доказательство. Но если несомненно верно, что понятие отлично от бытия, то
Бог еще более отличен от ста талеров и других конечных вещей. В том и
состоит дефиниция конечных вещей, что в них понятие и бытие различны,
понятие и реальность, душа и тело отделимы друг от друга, и потому преходящи
и смертны; напротив, абстрактная дефиниция бога состоит именно в том, что
его понятие и его бытие нераздельны и неотделимы. Истинная критика категорий
и разума заключается как раз в том, чтобы сделать познание этого различия
ясным и удерживать его от применения к Богу определений и соотношений
конечного.
Примечание 2
[Неудовлетворительность выражения: единство, тождество бытия и ничто]
Следует еще указать и на другую причину, усиливающую неприязнь к
положению о бытии и ничто. Эта причина - то, что вывод, вытекающий из
рассмотрения бытия и ничто, несовершенно выражен в положении: бытие и ничто
- одно и то же. Ударение падает преимущественно на "одно и то же", как и
вообще в суждении, поскольку в нем лишь предикат высказывает, что
представляет собой субъект [суждения].
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55