Еще в "Философских крохах" он писал: "Верить
вопреки разуму - есть мученичество. От этого мученичества спекулянт
свободен"49. И точно: отказаться от разумного мышления, лишиться опоры и
покровительства этического - не есть ли это предел человеческих ужасов? Но
Киргегард предупредил нас: экзистенциальная философия начинается с отчаяния.
И вопросы, которые он нам ставит, диктуются ему отчаянием. Вот как он сам об
этом рассказывает: "Вообразите себе человека, который со всей силой
испуганной фантазии представил себе что-либо неслыханно страшное, такое
страшное, что его перенести безусловно невозможно. И вдруг это страшное на
самом деле встречается на его пути. По человеческому разумению, гибель его
неизбежна. С отчаянием в душе он борется о разрешении отчаяться, чтобы найти
(если так можно выразиться) спокойствие в отчаянии. Так что, говоря
по-человечески, спасение есть для него вещь совершенно невозможная. Но для
Бога все возможно. В этом и состоит вера: безумная борьба о возможности. Ибо
только возможность открывает путь к спасению. Если человек падает в обморок,
бегут за водой, бегут за лекарствами. Когда человек впадает в отчаяние, мы
кричим: возможности, возможности, одна только возможность спасет. Приходит
возможность, отчаявшийся оживает, начинает дышать. Без возможности, как без
воздуха, человек задыхается. Иной раз изобретательная фантазия как будто и
сама создает возможность. Но в последнем счете остается одно: для Бога все
возможно. И тогда только открыта дорога вере"50. На эту тему - Киргегард
неисчерпаем. Он на все лады повторяет: для Бога все возможно. Не колеблясь
он заявляет: "Бог значит, что все возможно; или: все возможно значит - Бог.
Только тот, чье существо так глубоко потрясено, что он становится духом и
понимает, что все возможно, только тот подходит к Богу"51. И тут же он
прибавляет: "Отсутствие возможности обозначает, что либо все стало
необходимым, либо что все стало обыденным. Обыденность, тривиальность, не
знает, что такое возможность. Обыденность допускает только вероятность, в
которой сохранились лишь крохи возможности, но что все это (т.е. невероятное
и невозможное) возможно, ей и на ум не приходит и она не помышляет о Боге.
Обыденный человек (будет ли он кабатчиком или министром) лишен фантазии и
живет в сфере ограниченного, банального опыта: как вообще бывает, что вообще
возможно, что всегда было... Обыденность воображает, что она изловила
возможность в силок вероятности или засадила ее в сумасшедший дом,
показывает ее в клетке вероятности и мнит, что обладает Бог знает какой
силой". У Киргегарда нет общего языка с обыденностью, - надо полагать, что,
в свой черед, у обыденности нет общего языка с Киргегардом. Причем под
обыденностью и философией обыденности отнюдь не следует разуметь пивовара и
философию пивовара (хотя то обстоятельство, что Киргегард сам часто
отожествляет обыденность с тривиальностью и соблазняет к такому упрощению):
обыденность везде, где человек еще полагается на свои силы, на свой разум
(Аристотель или Кант - при несомненной гениальности их - в этом смысле не
выходят за пределы обыденности), - и кончается лишь там, где начинается
отчаяние, где разум показывает со всей очевидностью, что человек стоит пред
невозможным, что все кончено - и навсегда, что всякая дальнейшая борьба
бессмысленна, т.е. там и тогда, когда человек испытывает свое полное
бессилие. Киргегарду как никому пришлось до дна испить ту горечь, которую
человеку приносит сознание своего бессилия. Когда он говорит, что какая-то
страшная власть отняла у него его честь и гордость - он имеет в виду свое
бессилие. Бессилие, которое привело к тому, что, когда он прикасался к
любимой женщине, она превращалась в тень. Бессилие, которое привело его к
тому, что все действительное для него превращалось в тень. Как это
случилось? Что это за власть, где искать ее - власть, которая может так
опустошить человеческую душу? В дневнике своем он записывает: "Если бы у
меня была вера, я бы не ушел от Регины"52. Это уже не непрямое высказывание,
вроде тех, которые Киргегард делал от имени героев своих повествований, -
это уже непосредственное свидетельство человека о самом себе. Киргегард
"испытал" отсутствие веры, как бессилие, и бессилие, как отсутствие веры. И
ему открылось в этом страшном опыте то, чего большинство людей даже не
подозревает, что отсутствие веры есть выражение бессилия человека или что
бессилие человека выражает собой отсутствие веры. Это объясняет нам его
слова о том, что противоположное понятие греху есть не добродетель, а вера.
Добродетель - мы уже слышали от него, держится собственными силами человека,
рыцарь покорности сам добывает все, что ему нужно, - и, добывши, находит
душевный мир и успокоение. Но освобождается ли человек таким способом от
греха? Все, что не от веры, вспоминает он загадочные слова апостола, - есть
грех. Стало быть, мир и спокойствие душевное рыцаря покорности - есть грех?
Стало быть, Сократ, принявший на удивление и его учеников, и всех
последующих поколений людей спокойно чашу с ядом из рук тюремщика, был
грешником? Киргегард прямо нигде этого не говорит, он выделяет Сократа в
особую категорию даже тогда, когда речь идет о прославленнейших мудрецах
мира. Но это дела не меняет. "Лучший из людей" - удовольствовался положением
рыцаря покорности, принял свое бессилие пред Необходимостью как неизбежное,
а потому и должное, и за несколько часов до смерти поддерживал
назидательными речами своими "мир и спокойствие" в душах учеников своих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109