Сколько раз сам
Киргегард говорил, что христианство не есть "учение", и предостерегал от
"доцентов", превращающих слово Божие в стройную систему положений,
изложенных по отделам, главам и параграфам! Но, вместе с тем, в дневнике его
мы читаем: "Нас хотят убедить, что возражения против христианства идут от
сомнения. Это чистое недоразумение. Возражения против христианства имеют
своим источником неповиновение, нежелание повиноваться, бунт против всякого
авторитета. Потому до сих пор, борясь интеллектуальным оружием с сомнением,
вместо того, чтоб этически бороться с мятежом, боролись вотще"91. На первый
взгляд представляется, что и в самом деле "этическая борьба" с нежеланием
повиноваться может быть противопоставлена тому, что Киргегард называет
интеллектуальной борьбой с сомнением, что в области религиозной уместна
только первого рода борьба и что к ней сводится задача экзистенциальной
философии. Но не он ли сам нам говорил: "Поверить, что для Бога возможно то,
что для человеческого разума лежит вне пределов возможного: в этом самый
решительный вызов соблазну"92. Мы уже не раз подходили к этому загадочному
моменту в истории духовных борений Киргегарда. Совершенно очевидно, что в
его положении не могло быть и речи о "мятеже", о нежелании повиноваться. Ему
больше всего на свете нужна была вера в Бога, для которого возможно то, что,
по человеческому разумению, лежит за пределами возможного. Он постоянно
твердил: "Была бы у меня вера - мне не пришлось бы расстаться с Региной". Но
он так же неизменно повторял: "Движения веры я не мог сделать". Почему? Из
"нежелания повиноваться"? Из гордости? Может быть, из гордости, но не из той
superbe diabolique, которую мы открыли у смиреннейшего Эпиктета и у
мудрейшего из людей Сократа и которая с гордостью, как ее себе обычно
представляют - мы сейчас в этом убедимся, - ничего общего не имеет. "Кто
задумался бы, - свидетельствует сам Киргегард, - выбирать ли доверие к Богу
или не выбирать. Но мой выбор не свободен. Я едва чувствую свою свободу, ибо
я весь во власти Необходимости. Я не выбираю пути к Богу, ибо у меня нет
выбора"93. Еще с большей энергией выражено то нечеловеческое жуткое чувство
тоски, которое сопровождало у Киргегарда сознание, что человеку не дано
выбирать своего пути, в небольшой статье его, названной "Жало в плоть".
Приведу его по-немецки, чтоб не ослаблять вторым переводом оригинала,
вероятно, уже несколько ослабленного первым: "Wenn man geangstigt ist, geht
die Zeit langsam; und wenn man viel geangstigt ist, da ist selbst ein
Augenblik langsam worden; und wenn man zu Tode geangstigt wird da steht die
Zeit zuletzt stille. Laufen zu wollen schneller als je - und da nicht einen
Fuss rucken zu konnen; den Augenblick kaufen zu wollen Aufopferung alles
andern, und da zu lernen, dass er nicht feil ist, weil es nicht liegt an
jemands Wollen oder Laufen, sondern an Gottes Erbarmen"clxvi.
Он рвется всей душой к Богу, от того, найдет ли он Бога, зависит его
судьба, судьба человечества, судьба мироздания, - но он не может сделать
"движения веры", он не может пошевелить ни одним членом: он точно околдован,
его воля в параличе или, как он сам говорит, в обморочном состоянии. И он
ясно дает себе в этом отчет, он чувствует, что он во власти чудовищной,
враждебной и притом безмерно ненавистной ему власти Необходимости, - но
преодолеть ее он не в силах. Может ли тут быть речь о мятеже, о бунте -
нежелании "повиноваться" Богу? Для него было бы спасением бросить вызов
соблазну. Для всех людей было бы спасением поверить, что для Бога нет
невозможного. Но этого движения веры ни он, ни кто другой в мире не делает,
не может сделать: Необходимость заворожила всех, и даже Киргегард
справляется об "истине" у врача - не смеет поднять глаз к обетованному
(?(?( ?(((((?((( ?(<( (не будет для вас ничего невозможного)clxvii.
Теперь мы можем, наконец, поставить вопрос: откуда эта Необходимость, кто
или что дало ей такую безмерную власть над человеком? Киргегард говорил нам
об упорстве, закоренелости, мятеже, нежелании повиноваться и т.д. - но мы
убедились, что не в этом дело. Киргегард ссылался, в доказательство своей
правоты, на Писание, но мы тоже убедились, что в Писании Киргегард не мог
найти себе поддержки, что источником его "прозрений" было не Писание, а
греческая мудрость - Писание же ему приходилось непрерывно исправлять, чтобы
хоть сколько-нибудь приладить его к своим истолкованиям. И что по мере того,
как он исправлял Писание, "суровость" его росла, так что почитаемое всеми за
кроткое христианское учение превратилось под его руками в бесконечно
"свирепое". Я уже приводил немало отрывков из его записей в дневниках и из
его сочинений, которые об этом свидетельствуют. Думаю, что будет нелишним
прибавить еще несколько, чтоб читатель наглядно представил себе, в какой
раскаленной атмосфере протекала жизнь Киргегарда: только тогда ему откроется
связь между "суровостью" Киргегарда и экзистенциальной философией. В одной
из "христианских речей" его мы читаем: "Ибо поистине христианское учение
вызывает большее отчаяние, чем самое тяжкое земное страдание или величайшее
несчастье". И еще там же: "Только на пытке можно вырвать у человека
признание (т.е. истинности христианского учения): естественный человек
добровольно не пойдет на это"94. А в дневнике (1850 г.) он заносит:
"Совершенная любовь в том, чтоб любить того, через которого мы становимся
несчастны. Человек не вправе требовать этого. Но Бог - вправе, и в этом есть
что-то бесконечно величественное. В строгом смысле слова о религиозном
человеке нужно сказать, что, когда он любит Бога, он любит того, который его
делает хоть и блаженным, но несчастным для этой жизни".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109