Разве, коль жажда тебе жжет глотку, ты лишь к золотому
Тянешься кубку? Голодный, всего, кроме ромба, павлина,
Будешь гнушаться? 4
(14) Голод не тщеславен, ему довольно, если его утолят, а чем - ему
нет дела. Остальное - муки злосчастной жажды роскоши: это она доискива-
ется, как бы ей, наевшись, снова захотеть есть, как ей не наполнить, а
набить брюхо, как вновь возбудить жажду, напившись первыми глотками.
Прекрасно говорит Гораций, что жажде нет дела, в какой чаше и сколь
изящною рукою подана вода. А если ты считаешь важным, кудряв ли мальчик,
протягивающий тебе питье, и блестит ли кубок, - значит, ты пить не хо-
чешь. (15) Помимо прочих даров получили мы от природы и этот, наилучший:
необходимое не приедается. Выбирать можно только между лишними вещами. -
"То некрасиво, это никем не ценится, а вон то оскорбляет мой взгляд". -
Великий создатель мира, предписавший нашей жизни законы, сделал так,
чтобы мы были здоровы, а не избалованы. Для здоровья все есть, все под
рукой; для баловства все добывается с трудом и муками. (16) Так вос-
пользуемся этим благодеяньем природы, полагая его в числе величайших и
наибольшей ее заслугой перед нами будем считать данную нам способность
не пресыщаться тем, чего мы желаем по необходимости. Будь здоров.

Письмо СХХ
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Твое письмо блуждает с одного вопроса на другой, но потом оста-
навливается на одном и требует на него ответа: "Откуда берется у нас
знание блага и честности?" - Многие считают, что благо и честность - ве-
щи разные, мы же только отделяем одно от другого. Вот что я имею в виду.
(2) Некоторые полагают, будто благо - это то, что полезно, то есть при-
лагают это имя и к богатству, и к лошади, и к вину, и к обуви - до того
дешевым становится у них благо, до таких низин опускается. Честным назы-
вают они все, в чем присутствует неукоснительное выполненье долга: пре-
данную заботу об отцовской старости, помощь другу в бедности, отважный
поход, разумное и умеренное предложение в сенате. (3) Мы тоже не считаем
благо и честность за одно, хотя они едины. Без честности нет блага, а
что честно, то непременно благо. В чем между ними разница, я говорил не
раз и считаю излишним повторять. Скажу одно: нам не кажется благом то,
чем можно воспользоваться во зло, - а ты сам видишь, как часто злоупот-
ребляют богатствами, знатностью, могуществом.
Теперь вернусь к тому, о чем ты просишь сказать: откуда у нас впервые
берется знание блага и честности. (4) Природа не могла научить нас: она
дала нам семена знания, но не само знание. Некоторые утверждают, будто
мы напали на это знание случайно; однако невозможно поверить, чтобы у
кого-нибудь перед глазами вдруг возник образ добродетели. Нам кажется,
что он создается благодаря наблюдению и сравнению часто совершаемых пос-
тупков; наши полагают, что и честность и благо постигаются посредством
аналогии. Это слово, коль скоро латинские грамматики дали ему права
гражданства, не следует, по-моему, осуждать и высылать на родину, и я
буду пользоваться им не только как принятым, но и как общеупотреби-
тельным. (5) Вот что такое эта аналогия. Узнав, что есть здоровье тела,
мы подумали, что есть и некое здоровье духа. Узнав о телесной силе, мы
сделали вывод, что есть и крепость духа. Нас поразили милосердные, чело-
вечные, смелые поступки, мы увидели в них совершенство и восхитились им.
Но под ними скрывалось множество пороков, таившихся под блистательной
внешностью некоторых поступков, - и мы этих пороков не заметили. Ведь
природа велит преувеличивать все достойное хвалы, и всякий видит славу
большей, чем она есть. Вот откуда и взяли мы образ величайшего блага.
(6) Фабриций отверг золото царя Пирра: он мог презреть царские бо-
гатства - и это было для него ценней любого царства. И он же, когда врач
Пирра пообещал дать царю яд, предупредил Пирра, чтобы тот опасался коз-
ней. Не дать богатствам победить себя, не побеждать ядом - для этого
нужна равная высокость духа! Мы восхищаемся величием мужа, не прельстив-
шегося ни посулами царя, ни посулами погубить царя, мужа, верного благим
примерам и - самое трудное! - на войне чуждого преступлений, верившего,
что есть вещи, которые не дозволено делать даже врагу, и в крайней бед-
ности, которую он сделал лучшим своим украшением, гнушавшегося золотом
не меньше, чем ядом. "Живи моим благодеяньем, Пирр, - сказал он, - и ра-
дуйся неподкупности Фабриция, прежде так печалившей тебя!" (7) Гораций
Коклит1 один перегородил узкий мост и приказал отрезать сзади путь, -
лишь бы ему самому не дать дороги врагам! И он сопротивлялся их натиску,
покуда не затрещали сорванные мощным обвалом брусья. Тогда он оглянулся
и, убедившись, что принял на себя опасность и спас от опасности отчизну,
сказал: "Пусть, кто хочет, гонится за мной этим путем!" Тут он кинулся с
моста, но, равно заботясь о том, чтобы сохранить в быстрине потока и
жизнь, и оружье, не бросил украшенных недавней победой меча и щита; так
и вернулся он к своим, невредимый, словно прошел по мосту. (8) Эти и по-
добные им деянья и являют нам образ добродетели.
Я прибавлю такое, что может показаться странным: иногда зло делало
виднее красоту честности, и прекраснейшее ярче блистало рядом с безоб-
разным. Ты ведь знаешь, что есть пороки, смыкающиеся с добродетелями, а
самое постыдное, самое пропащее похоже порой на должное и правильное.
Так расточитель прикидывается щедрым, хотя между умеющим одарять и не
умеющим беречь - разница огромная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199