К
тому же есть еще и пирожники, и колбасники, и торговцы сладостями и вся-
кими кушаньями, каждый на свой лад выкликающие товар. - (3) Ты скажешь
мне: "Ты железный человек! Ты, видно, глух, если сохраняешь стойкость
духа среди всех этих разноголосых нестройных криков, между тем как наше-
го Криспа1 довели до могилы чересчур усердные утренние приветствия". -
Нет, клянусь богом, я обращаю на этот гомон не больше внимания, чем на
плеск ручья или шум водопада, - хоть я и слышал про какое-то племя, ко-
торое перенесло на другое место свой город только из-за того, что не
могло выносить грохот нильского переката. (4) По-моему, голос мешает
больше чем шум, потому что отвлекает душу, тогда как шум только наполня-
ет слух и бьет по ушам. К числу тех, что шумят, не отвлекая меня, я от-
ношу проезжающие мимо повозки, и плотника в моем доме, и кузнеца по со-
седству, и того, кто у Потной меты2, пробуя дудки и флейты, хоть и кри-
чит, но не поет. (5) При этом звук, то и дело прерывающийся, тяготит ме-
ня больше, чем непрерывный. Но я уже так закалился, что мог бы слушать
даже начальника над гребцами, когда он противным голосом отсчитывает
такт. Ведь я принуждаю мой дух сосредоточиться на себе и ни на что внеш-
нее не отвлекаться. Пусть за дверьми все шумит и гремит, - лишь бы внут-
ри не было смятения, лишь бы не ссорились между собой вожделение и
страх, не затевали распрю и не мучили друг друга расточительность и ску-
пость. Пусть по всей округе тишина - много ли нам в ней пользы, если на-
ши страсти бушуют?
(6) Ночь утишила все и мирный покой даровала. . .3
Это ложь! Нет мирного покоя, кроме того, который даруется нам разу-
мом: ночь не устраняет наши тяготы, а усугубляет их ощущенье и заменяет
одни тревоги другими. Ведь и сновидения спящих бывают не менее бурными,
чем их дни. Подлинна только та безмятежность, чей корень - совершенство
духа. (7) Взгляни на него: безмолвие просторного дома манит к нему сон,
его слух не будет потревожен ни единым звуком, ибо вся толпа рабов мол-
чит и только на цыпочках приближается к спальне. А он ворочается с боку
на бок, стараясь среди огорчений поймать хоть легкую дрему, и, ничего не
слыша, жалуется, будто слышит. (8) Какая тут, по-твоему, причина? Шум у
него в душе: ее нужно утихомирить, в ней надо унять распрю; нельзя счи-
тать ее спокойной только потому, что тело лежит неподвижно. Иногда и в
покое нам нет покоя. Поэтому нужно проснуться и взяться за дела или за-
нять себя благородными искусствами всякий раз, когда начинает нас одоле-
вать лень, которая сама себе в тя гость. (9) Великие полководцы, когда
замечают плохое повиновение у солдат, усмиряют их трудом и держат в узде
походами. Кто занят, у того нет времени на озорство; и вернее верного
то, что дело искореняет пороки, порожденные бездельем. Часто мы уходим в
тень - по-видимости из-за того, что нам опостылели общественные дела и
претит наше положение, не сулящее удачи и неблагодарное, но в уединении,
куда загнали нас страх и усталость, порой вновь крепнет честолюбие. Зна-
чит, оно оставило нас не потому, что было искоренено, а потому что уто-
милось и было подавлено не слишком ему благоприятными обстоятельствами.
(10) То же самое и страсть к роскоши: иногда она по-видимости отступает,
а потом опять донимает мнимых сторонников воздержности и посреди присту-
па бережливости тянется к покинутым, но не преданным осуждению удо-
вольствиям, - тянется скрытно и оттого еще сильнее. Ведь не так опасны
пороки, не скрытые от глаз; даже больные идут к выздоровлению, если бо-
лезнь прорвалась из глубины и обнаружила всю свою силу. Знай, что и ску-
пость, и честолюбие, и другие недуги человеческого духа пагубнее всего
тогда, когда прячутся под личиной здоровья.
(11) Мы только кажемся спокойными. Вот если мы будем чистосердечны,
если протрубим отступление, если научимся презирать внешний блеск, то,
как я сказал, нас уже ничто не отвлечет, никакие хоры человеческих или
птичьих голосов не прервут наших благих размышлений, стойких и неизмен-
ных. (12) Слишком легок и не сосредоточен еще на самом себе дух того,
кого любой голос и случайный звук заставляют насторожиться. Значит, есть
в нем тревога и ранее возникший страх, которые и будоражат любопытство.
Как говорит наш Вергилий,
Я, кто недавно ни стрел, летевших в меня, не боялся,
Ни бессчетных врагов, толпой мне путь преграждавших,
Ныне любых ветерков, любого шума пугаюсь:
Страшно за ношу мою и за спутника страшно не меньше.4
(13) Первый - это мудрец, которого не пугают ни занесенные копья, ни
сшибающиеся мечи тесно сплоченных отрядов, ни грохот разрушаемого горо-
да; второй же - человек неискушенный, он боится за свое добро и пугается
всякого шума, любой звук кажется ему грохотом и валит с ног, малейшее
движение лишает его чувств. Поклажа делает его робким.
(14) Возьми на выбор любого из тех счастливцев, что много несут на
себе и много тащат за собой, - и ты увидишь, что
Страшно за ношу ему и за спутника страшно. ..
Знай, ты достиг спокойствия, если никакой крик до тебя не доносится,
если тебя ничей голос - ни зазывный, ни угрожающий, ни впустую нарушаю-
щий тишину - не выведет из себя. - (15) "Как так? Но разве не лучше
иногда побыть вдали от шума?" - Признаюсь, ты прав. И я переберусь с
этого места: ведь я хотел только испытать себя и закалиться. Какая мне
надобность мучиться дольше, если Улисс давно нашел простое средство, и
оно спасло его спутников даже от сирен? Будь здоров.

Письмо LVII
Сенека приветствует Луцилия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199