ветрянка, он добавлял майонез во все остальные блюда, а очки никогда не сидели прямо на его переносице, чуть искривленной в молодости на боксе. Он стал вполне узнаваемым человеком, старым добрым приятелем…
Но человек этот существовал лишь в воображении девушки, которая в это время нетерпеливо постукивала каблучком о балконный порог и скороговоркой шептала в трубку: «Ну все-все, я бегу открывать, счастливо! Я позвоню тебе вечером!…» А он, слышавший миллиарды людских историй, уже знал, что вряд ли она позвонит так скоро. Разве что через месяц или через полгода, когда…
Но он-то не мог прожить даже дня, не разговаривая! И тысячи разговоров, начинающихся и кончающихся в эту минуту в мировой телефонной сети, были ему теперь недоступны.
«Ну счастливо!» — сказала она еще раз и занесла руку с трубкой над аппаратом, чтобы дать отбой. Он уже не мог рассказать ей, кто он на самом деле и что с ним случится, если она это сделает. Да и она все равно не поверила бы ему сейчас. Он вспомнил историю с нью-йоркским банкиром, но сразу прогнал эту вредную мысль прочь — он давно зарекся повторять такие вещи с людьми. К тому же его принцесса была совсем непохожа на того пьяницу…
И в тот миг, когда трубка уже летела в свое гнездо, зацепившийся за балкон ветер качнул wind-chimes. Они звякнули тихо-тихо — но тот, кому уже нечего было терять, услышал. Это произошло чуть раньше, чем рычажок погрузился в корпус, прерывая связь — но даже такого короткого промежутка времени было достаточно для того, кто еще недавно мог облететь Землю за миллисекунду.
Wind-chimes звякнули чуть погромче, а потом прозвонили короткую и грустную мелодию — настолько странную, что даже девушка, очень спешившая уйти с балкона, остановилась, удивленно обернулась… и по привычке присвистнула в ответ.
И только потом побежала к двери, где уже заливался электрический звонок.


Клетка 27. ЭПИЛОГ

Что-то колет в левом боку… Все колет и колет…
Я окончательно стряхнул сон и повернулся. Я лежал на песке на берегу моря, укрытый индейским лоскутным одеялом. Было свежо, начинало светать, но солнца еще не было. В далекой молочно-голубой дымке море плавно сливалось с небом, и потому сначала мне показалось, что небо начинается прямо у меня под ногами, а через миг я уже представлял, что это поверхность моря свернулась в трубочку, оставив меня внутри.
А что же это там колет все-таки? Я засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул продолговатую картонную коробочку. Набор для рисования тушью. Я выудил двумя пальцами кисточку и попробовал раскрутить ее и вытащить блок памяти, как это делала продавщица в «Тетрисе». Ничего не получилось: кисточка лишь слегка треснула, от нее отслоилась тонкая бамбуковая щепка.
Это была обыкновенная кисточка, без сканнера.
Невдалеке показались две фигуры. Они шли вдоль самой воды в мою сторону. Одна из фигур помахала рукой. Другая, ниже ростом, понеслась ко мне огромными прыжками. Собака! Я быстро убрал кисточку обратно в коробку.
Не прошло и полминуты, как огромный пес тыкался мне в щеку мокрым, холодным носом. Я потрепал его по спине.
— Аргус, смотри, он опять спал на пляже! И могу спорить, ему снился плохой сон.
Мэриан стояла рядом, держа в одной руке сандалии, а другой поправляя волосы. Пес глядел на меня с сочувствием.
— Это потому, Аргус, что он снова выдумывал всякие глупости. Про какую-нибудь «книгу» фантазировал. Ох, ну когда же он станет человеком!
— Ничего я не фантазировал, — буркнул я.
— Ври больше! Я говорила с Судзуки. Ты опять носился со своими сумасшедшими идеями про «книгу». Прошлый раз ты выдумал какие-то «буквы» и собирался пометить ими все на свете. Судзуки тогда тебе объяснил, что это невозможно. Но ты не унимался. Он сказал, что ты еще выдумал штуку, чтобы делать эти самые «буквы». Кажется, в твоих фантастических теориях это называется «писать». А потом ты вообще куда-то подевался, и мы отправились тебя искать. Кстати, Судзуки тоже хотел тебя видеть, у него для тебя есть подарок. Маленький такой, пушистый, черно-белого окраса. С большими ушами. Правда, я не уверена, что Аргус с ним подружится. Слишком уж этот подарочек царапучий.
Она протянула вперед руку: на тыльной стороне кисти три розовые царапины сплетались в причудливый иероглиф.
— А теперь ты покажи, что ты там выдумал для своей «книги».
— Шиш тебе! — Я спрятал руку с коробочкой за спину.
— Ах так?! Тогда мы обидимся! Правда, Аргус?
Пес гавкнул, подтверждая слова хозяйки.
— А ты знаешь, что пляж — это песочные часы, лежащие на боку? Куча времени, в общем… — заметил я.
Мэриан перевела взгляд с меня на песчаный мыс далеко впереди. Потом оглянулась и долго смотрела на такой же мыс с той стороны, откуда пришла сама. Я сидел точно на середине береговой дуги залива. Пес нюхал водоросли.
Мэриан снова повернулась ко мне. Сережка-дримкетчер, висевшая в ее правом ухе, проделала веселое танцевальное «па» кончиками перьев по голому плечу.
— Слышишь, Аргус, он заговаривает нам зубы! По-моему, его давно не кусали!
Пес оторвался от изучения мокрой зелени, склонил голову набок и поглядел на меня. Почему собаки умеют глядеть на меня так, что я чувствую себя идиотом?
— Ладно, я больше не буду ничего такого выдумывать. Правда! — сказал я.
И поднял руку: коробочка с набором для письма лежала на открытой ладони. Пес потянулся к ней, но я отвел его морду в сторону. Глаза Мэриан смеялись. В маленьких круглых зеркальцах, нашитых на ее платье, плясали волны и облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114