В ранней юности он еще застал короля и великолепный двор, затем потихоньку освоился в новых для себя местах, хотя и продолжал тосковать о далекой родине. А когда уже подумывал вернуться, в Париже грянула революция со всем своим кровавым хаосом, и отправляться туда стало подобно смерти. И вот уже три десятка лет де Гюсак был вынужден обитать среди всевозможных авантюристов или, в крайнем случае, людей с претензиями на хорошее воспитание, но, увы, при полном отсутствии такового. Исключения, по его же словам, порою составляли испанцы, среди которых были выходцы из хороших фамилий. Правда, часть из них измельчала, привыкла к колониальному житью, но некоторые умудрились сохранить великосветский лоск.
Война между наполеоновской Францией и материковой Испанией ничуть не ухудшила отношений де Гюсака с некоторыми из испанских друзей. Здесь, в невообразимой дали от Европы, кипящие там войны воспринимались совсем иначе. Ни у одной из воюющих стран не хватало сил послать в колонии войска, а немногочисленные части, уже расположившиеся здесь, не рвались по необъятным территориям на бой с врагом. Здесь было особое состояние, длящееся уже несколько веков, – ни мира, ни войны. К нему привыкли настолько, что любое иное положение дел уже казалось из ряда вон выходящим.
Липранди, хорошо образованный, с отличными манерами, по собственному признанию старого француза, сразу пришелся последнему по душе. А его рассказы о постепенно возрождающейся прежней Франции грели де Гюсаку сердце.
– Нет. Я определенно вернусь в Париж. Вот только сверну здесь все дела и отправлюсь на родину, – в минуту расслабленности признался эмигрант. – Вы-то слишком молоды и не видели его в минуты высшей славы, когда он был законодателем мод и культуры на всем континенте.
Липранди тактично промолчал, что зато он был не только свидетелем, но и активным участником захвата иного Парижа, того, который сумел на долгие годы развязать всеобщую войну и завоевать без малого весь мир, да только, на свою беду, однажды чрезмерно возгордился и в этой гордыне пошел на Россию.
– О Париж! – мечтательно закатил глаза де Гюсак. – Здесь много прекрасных мест, но что может сравниться с тобой, с ароматами узких улочек, с самим воздухом, который пьешь и не можешь напиться? Париж – это центр мироздания! Вы согласны со мной, Жан?
– Пожалуй. – Липранди вспомнилось собственное, соединенное с остальной армией стремление к столице Франции. Даже смерть на пути казалась сущей мелочью, лишь бы остальные сумели дойти и поразить врага в его логове.
Никакой ненависти к французам объединенные войска русских, пруссаков, австрийцев и шведов не испытывали. Они не виноваты, что самозваный император вовлек их в авантюры. Просто настало время поумерить аппетит Бонапарта. Недаром при подписании мира речь не шла о контрибуциях и завоеваниях – только о спокойном развитии Франции, не угрожающем другим народам, и восстановлении на ее престоле потомков законной династии.
– Вот видите! Нет, жить можно везде, однако умереть мне хотелось бы в Париже!
– Зачем же думать о смерти, Анри?
– Вы правы. Незачем. Но и прожить остаток жизни я хотел бы именно там, – вздохнул де Гюсак.
Людей порою тянет в края, где прошли детство и юность, и зачастую невдомек, что возвращение не сулит счастья. Очень уж много времени прошло, родные места успели измениться, а главное – иными стали там люди и их отношения между собой. Это дома и улицы могут не меняться веками, а прочее переменчиво. Вот и получается – вместо ожидаемого умиротворенного счастья ждет там сплошное разочарование.
Спутник французского аристократа о возвращении на родину пока не думал. Пусть попал он сюда не по своей воле, однако пока ему было здесь интересно все: люди, земли, история края, перспективы собственной судьбы. У себя на родине, возможно, он бы тосковал от привычной рутины, здесь же жил вполне полнокровной жизнью.
Как и предсказал де Гюсак, вход в порт затянулся. Судно с трудом преодолевало мощное встречное течение. Приходилось постоянно лавировать, благо ширина реки это позволяла. Моряки хоть были заняты делом. Пассажирам приходилось хуже. Стой у борта да смотри, как все на том же месте застыли берега и упорно не желают уплывать за корму.
Улиточное продвижение вперед было прервано по пушечному сигналу с расположившегося на левом берегу форта. Матросы послушно убрали паруса, бросили якорь, и судно, чуть развернувшись, застыло в ожидании ходко идущей из маленькой бухточки шлюпки.
– Форт Сен-Филипп, – пояснил де Гюсак. – Тут помимо прочего расположена таможня.
Других пояснений Липранди не требовалось. Он привычно оценил низкие укрепления, жерла орудий, перекрывавших всю реку, после чего переключил внимание и стал демонстративно смотреть в сторону.
Не слишком вежливо пялиться на военные объекты, словно прикидывая, насколько легко их можно при случае взять и насколько они опасны при продвижении вперед. Тем более основное уже понято и усвоено, а мелочи лучше оставить на потом.
Движение шлюпки было прекрасно рассчитано. Почти всю работу выполняло течение, и гребцам оставалось лишь слегка подправлять ход редкими взмахами весел.
Скоро на борт судна поднялся полицейский офицер. Дальнейшее уложилось в каких-то четверть часа. Беглое просматривание грузовых документов, мгновенный осмотр груза – и все. Пассажиры полицейского вообще не заинтересовали. На всем континенте действовало свободное перемещение, и не было ни малейшего смысла узнавать что-либо о прибывших людях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16