– Не правда ли, очень любим? Нас пытаются разлучить всякие отсталые типы, не знающие высокого состояния любви, когда наплевать на все и на всех – и на друзей, и на родителей, и на так называемые «перспективы», и на так называемое отечество… У влюбленных нет отечества, мы не ханжи, не пуритане, не малокультурные старые девы… Никаких искусственных барьеров, никаких лишних ожиданий и ложной скромности… Нас пугают, что мы не готовы физически, или нравственно, или материально. Но откуда они знают? Мы готовы, учимся мы или шляемся по улицам без определенных занятий, владеем какой-либо профессией или не владеем, чувствуем в себе потребность развлечься или отомстить… Не надо думать ни о любви, ни о семье. Сексуальный опыт – важнее культурного и классового. Смелее вперед! Мы дети мира, нам тесно в рамках выдуманных законов… Болтают о неодолимых преградах в виде возраста, внешнего вида или психологической совместимости… Чепуха, все это чепуха и бюрократический маразм, ты слышишь меня, Мария? Законы природы существуют не для того, чтобы их соблюдать, а для того, чтобы их умно и ловко обходить… Скажем, холодно. А мы раз – и строим дом…
– Это вовсе не обход закона, а подчинение ему, – глухо сказал Педро. – И что ты за человек, Сальваторе Какер?
Но Сальваторе только взглянул наглыми, выпученными глазами и продолжал как ни в чем не бывало:
– Не бойся последствий, детка. Помни, ради любимого нужно идти на все жертвы, а кто не идет, тот неполноценный…
– Ну, и демагог же ты, Сальваторе, – вскипел Педро, чувствуя, как у него чешутся руки. – Кожу с другого снимешь, лишь бы тебе под зонтик… Довольно нести вздор, мне это уже совсем не нравится!
Но Сальваторе, казалось, не расслышал и этих слов.
– Кое-кто утверждает, будто любовь вредна для здоровья. Опять чепуха. Все на свете вредно. Вредно даже жить и жрать, но мы живем и жрем. И поверь, прекрасная Елена… Пардон, поверь, прекрасная Мария, что это безнравственно – отказывать своему избраннику. Это недоверие, а недоверие чревато разлукой… Вот я сейчас встану и уйду. Уйду навсегда в голубую туманную даль, как сказал один поэт. И буду тосковать о чем-то и, может быть, даже умру от своей тоски…
– Не вставайте, – прошептала Мария. – Умоляю вас, вы совсем больны! У вас температура!
– О нет, о нет, я совершенно здоров. И я в своей тарелке… Зрелость личности – чтобы распоряжаться собой. Все мое – мое. Все твое – тоже мое… Когда мы соединим уста, я покажу тебе одну американскую книжку. Хотя она предназначена для пятилетних, она волнует больше стихов Байрона или сцен в комедиях Лопе де Вега. Нарисованы голая мама и голый папа…
Педро взорвался.
– Эй, ты, осел, – закричал он, – я спас тебя от верной смерти не для того, чтобы ты издевался над моей душой! Сейчас же оставь в покое мой мир и мою сестру! Я добрый человек, но я никогда не уступлю морали своего народа!
И он подошел вплотную к кровати, на которой лежал Сальваторе.
– Если бы ты не был или не считался больным, я бы смазал тебя сейчас по физиономии: ты не уважаешь людей, которые дали тебе кров и пищу, стало быть, не уважаешь никого на свете!
Мария, словно очнувшись, вскочила со стула, расплакалась и убежала прочь.
– Мужчина не должен мешать мужчине получать свою долю удовольствия, – с усмешкой сказал Сальваторе, глядя прямо в глаза Педро. – Если он, конечно, мужчина.
Педро не выдержал наглого взгляда, отвернулся.
– Я человек, а не ловец удовольствий, – сказал он. – И мужчина для меня означает прежде всего благородство и правду. Козел для меня еще не мужчина.
И Педро возмущенно вышел из комнаты.
Едва увидев его, Алеша понял, что случилась какая-то неприятность.
– Кто-то наплевал тебе в душу? Скажи, нужна ли моя помощь?
– Нет, – Педро попытался уйти, но подошедший к ребятам Антонио удержал его за руку.
– Я слышал ваш разговор. К сожалению, Педро, сегодня мы не имеем права на только личные чувства. Все мы связаны одной судьбой. Так что потрудись объясниться.
– Противно это, очень противно…
И Педро рассказал обо всем увиденном и услышанном.
– Подонок, – заключил Антонио. – Ненавижу подонков. Всякий народ считает величайшим позором даже рассуждать о наготе отца и матери… Сальваторе злоупотребил нашей добротой. Он хочет испортить девчонке жизнь. Я поговорю с ним.
– Говорить – пустое дело, – возразил Алеша. – Этот тип намеренно развращает людей. Я не знаю, с какой целью, но, конечно, не с целью добра.
– Пожалуй, – хмуро кивнул Антонио. – Я нагляделся на эту свободу покупать молодость и красоту… Где полыхает разврат, там повсюду нищета, трущобы, неизлечимые болезни. Там пьянь и наркоманы. Там нет друзей, нет принципов, там измена, унижения и дебильность… Разврат насаждается так же, как нищета, как невежество, как ложь. О, развращая народы, боссы ловят большую рыбу. Большую рыбу, ребята. А люди остаются слепыми, слабыми, не знающими, как помочь себе, как изменить жизнь, такую бесчестную, несправедливую, жестокую… Пожалуй, для начала я все-таки проглажу скулы этому Сальваторе. В чужом храме он должен уважать чужие молитвы.
– Не трогай его, Антонио, – со вздохом сказал Педро. – Вдруг я не так все понял, а он дурачился, потому что ему понравилась Мария?
– Странная деликатность, – пожал плечами Алеша. – Уверен, что ты все понял и понял правильно. Отчего же ты прячешь свое возмущение? Имеешь ли ты право прощать издевательство над своим нравственным чувством?..

УЛЬТИМАТУМ

Напуганный покушением, Босс сам предложил выход из создавшегося положения. Посовещавшись, все нашли, что план Босса можно принять.
Итак, Босс выразил готовность предоставить для отплытия на Кубу свою моторную яхту с необходимым запасом продовольствия и воды, механиком и штурманом, которые должны были привести яхту обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54