«Братство всеобщих сердец».
По сторонам сопели тюремщики, сзади бряцал шашкой стражник.
Железные двери отворились легко, без скрипа. Входя в огромный зал, в прошлом, видимо, храм, Иосиф подумал, что неограниченное желание свободы и счастья одними людьми непременно оборачивается для большинства других людей несвободой и бедой. «Откуда знали об этом наши пращуры, о которых мы думаем как о диких полулюдях? Глупости было и там немало, но разве ее стало меньше по прошествии веков?..» Гулкие коридоры, многочисленные двери, все новые и новые группы стражников — Иосиф был, как во сне, пока, наконец, не очутился в грязной и вонючей камере.
На нижних нарах лежал человек.
— Турист? — спросил он.
— Меня ограбили и посадили за то, что я был голым.
— Веская причина.
Заключенный мог быть провокатором, однако сознание правоты толкало Иосифа на откровенность. «Пусть видит, что у меня нет двойного дна…»
— Меня пообещали выпустить, если я раздобуду пятьдесят скублонов.
Узник хрипло рассмеялся.
— Мы приговорены к вечному заключению.
— Мне обещали. Режим называет себя «самым демократическим».
— Он и есть «самый демократический». Просто мы не входим в число демократов. Эти должности заняты советниками короля… Нас посадили для того, чтобы советники спокойно пользовались своей демократией. Наше заточение приносит им колоссальные прибыли: они установили поголовный налог «на содержание заключенных», угрожая в противном случае переработать узников на компост. А это чьи-то отцы, матери, дети… Кстати, приговоренных к смерти ожидает именно такая участь. Компост из человеческих тел — главная статья государственного экспорта.
— Какой экспорт, если в страну не ведет ни одна дорога? По крайней мере, с юго-востока… Правда, я видел в пустыне странный караван. Купцы везли дубинки и наручники.
— Выходит, вы кое-что видели, — сказал человек. — Другим не случается увидеть и этого… Караваны иноземцев поддерживают ложь о нашем процветающем государстве. Но что они увозят отсюда? Наших детей… Все больше тех, кто не в состоянии выплатить налоги. Они платят детьми. Это морально добивает народ. Он вымирает, равнодушный уже ко всему на свете… Его задушили законами. Законы оказались страшнее всех пыток и жестокостей прошлого. Советники обставили «законами» всю нашу жизнь — с пеленок до гроба, так что человеку некогда ни вздохнуть, ни разогнуться: нужно постоянно думать об исполнении закона или об уплате штрафа за неисполненный закон. В этом вся наша жизнь… У нас кругом законы: о плевании, о сморкании, о чихании, даже о ношении каких-то фетровых шляп. Как посмотреть, как сесть, как стоять, как говорить, как молчать — на все свои законы. Советники короля требуют их неукоснительного и ежеминутного исполнения… Разговаривая с вами, я нарушил, по крайней мере, сотню законов и должен быть за это брошен в долговую яму как задолжавший казне энное количество скублонов…
Иосифу казалось, будто он в сумасшедшем доме: во всем, что происходило вокруг, не было никакой логики.
— Какие же законы ты нарушил?
Заключенный стал загибать пальцы.
— Закон о выдыхании воздуха, — он требует после каждого вдоха и после каждого выдоха мысленно трижды славить мудрость короля-губернатора и его выдающихся советников. Закон о неподдержании беседы на общие темы. Закон о донесении на каждого, доискивающегося личной правды. Закон о запрещении тишины, побуждающий постоянно кричать, петь, хохотать, стучать молотком или свистеть…
— Как же вы живете? — изумился Иосиф. — Как уцелели? Как сохранили способность к рассуждению и мысли?
— Эта загадка более всего пугает советников… Они парализовали силы народа постоянной ложью, нищетой, пьянством и развратом. Совести ни в ком не осталось, сын готов продать отца и брата, дочь обманывает мать… Одна только тайная сила природы сохраняет нас от полного вырождения.
Заключенный внезапно заплакал. Худые его плечи содрогались под полосатой тюремной робой.
— Скоро я умру… Мне не страшно. Страшно, что будет с людьми, с моею несчастной родиной.
— Успокойся, — сказал Иосиф. — Народ не умирает, пока рождаются честные люди, готовые сражаться за народ.
— Это правда?
Хорошо, что в камере был полумрак, и бедный узник не мог разглядеть, что его утешитель — юноша. Впрочем, Иосиф чувствовал себя уже значительно повзрослевшим: за его плечами была жизнь среди первобытных. Да и немногие часы, проведенные на этой странной земле, не прошли бесследно.
Открылось окошечко в железной двери — принесли отвратительно пахнущую еду.
Узник схватил миску и стал жадно хлебать, Иосифа тошнило от одного запаха.
— Суп из микробных белков. Но люди привыкают. Иначе подохнешь.
— Здесь есть микробиологическая промышленность?
— Промышленности нет, в сточных водах разводят микробов, колонии которых разрастаются в хлопья. Хлопья собирают сачками и высушивают. Все придумали советники…
Иосиф от «еды» отказался. А когда появился тюремщик, чтобы сопроводить заключенных в туалет, сказал:
— Я начинаю голодовку.
Тюремщик пожал плечами и плюнул Иосифу в лицо.
Позднее, когда ушел тюремщик, Иосиф спросил своего сотоварища:
— Зачем они причиняют людям такие страдания?
— Страдания — суть всей системы. Советники хотят превратить жизнь каждого человека в непрерывные заботы и муки. Унизить, раздавить личность — вот повседневная забота тюрьмы…
Вскоре явились стражники — потащили Иосифа на допрос.
Он оказался в пыточной — отгороженной стенами части храма, где прежде был орган.
На мозаичном полу пылал костер, на огне калились ножи и клещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78