Да в этом и нет необходимости. Человеческий мозг нужен для решения нестандартных задач. Если машина говорит мне, что в шестнадцать сорок я могу поиграть в теннис, это значит только то, что в шестнадцать сорок корт будет свободен, и никто не станет, ожидая своей очереди, действовать мне на нервы…
— Использование компьютеров в технических целях — это меня не волнует, — вмешался Фриц, сосед Иосифа, — но вот попытки заменить диалектику живого ума набором технических приемов — это уже тревожит… Я принципиальный противник так называемой «художественной литературы», которую создают ныне с помощью машин. Там все бизнес, моральное мародерство, все заимствовано, все чужое — мысли, ситуации, словарный запас, нет озарения, нет личных переживаний автора, которые бы передавались читателю. «Произведения», создаваемые посредством технологических операций, — чистое мошенничество.
— Но почему мошенничество? — возразила шведка. — И прежде так или иначе в рукописях использовались мысли, запомнившиеся из чужих книг. Где тут принципиальное различие?
— Весьма существенное. Если чужая мысль или образ вошли составной частью в личность художника, это одно. Если же чужие озарения — средства для монтажа таких «произведений», это другое. Это профанация искусства… Я видел книжонки типа «Живые души», «Анти-Фауст» и так далее. Некий ловкач переписывает знаменитые произведения с помощью машины «наоборот», заменяя героев и сюжетные ходы на противоположные.
— Занятно! — воскликнул коротышка-американец. — В этом что-то есть!
— Ничего, кроме нахальства, — возразил Фриц. — Пошлая игра, а в литературе значит только подлинность чувства. Если в словах нет истинного страдания, они мертвы…
После завтрака споры возобновились. Иосиф слушал лишь краем уха. Он не допускал, что его ночной визит к диспетчеру остался вовсе без последствий, но шло время, а ситуацией как будто никто не интересовался.
«Куда девался врач? Отчего мой рассказ не произвел должного впечатления? Не состоит ли диспетчер в сговоре с двойником?..»
— …Я принимаю все, что видел, — напористо говорил коротышка-американец. — Я не принимаю одного, которое опрокидывает все: я не вижу оппонентов вашей общинной системы. Почему нет возражающих, критикующих, предлагающих нововведения? Нужна решительная революционизация всего дела! Парманентная перестройка, как выразился один из гениальнейших людей вашего первого настоящего парламента!
— Не толкайте нас к крайностям, мы уже хорошо знаем, что за этим стоит, — погрозила пальцем Люся. — История нашей страны пестрит примерами странного «усердия», обращавшего все благие замыслы в свою полную противоположность… Вы напрасно ищете формальную зацепку. Возможностей для критики и инициативы у нас не меньше, чем у вас. Пожалуй, несравненно больше: в общине есть институты, которых не знает остальной мир. «Коллегия мудрецов» у нас занимается еще и детальной проработкой постоянно предлагаемых изменений. Ее задача — дать заключение о всех возможных последствиях новаций. Для автора заключение имеет консультативный характер. Зато позволяет ему наращивать свой политический потенциал, не только продумывать, но и просчитывать экономические, экологические, социальные и духовные последствия своих предложений… Кстати сказать, тщательнейшей и многосторонней экспертизе, способной учесть динамику любого числа переменных, подвергаются все решения общего собрания. Нередки случаи повторного рассмотрения проблем. Цель: не допустить бесполезных или вредных решений. Метод проб и ошибок, которым некогда пользовались, признан преступным невежеством…
— Сколько голосов нужно, чтобы внести вопрос на рассмотрение общего собрания?
— Один. Свой собственный.
— А чтобы заняться пересмотром принятого решения?
— Минимум десятую часть членов общины. Таким образом, пересмотр ошибочного решения встроен в механизм жизни общины. Но он отражает уровень нашей нынешней культуры. От общества, регулируемого не номинальным, не мифическим, а реальным большинством, мы когда-нибудь перейдем к обществу, учитывающему весь спектр мнений. Но это — перспектива.
— Мне кажется, ужасно скучно — постоянно голосовать, выявляя мнение большинства.
— Но это мнение большинства коллектива, а не демагогов, которые отстаивают свои интересы, прикрываясь интересами народа… С помощью техники мы можем провести референдум, не выходя из квартиры или находясь на рабочем месте… Но главное не в этом, главное: все мы реально вырабатываем в себе навыки управления общими делами… Время, которое теряется на взаимные советы, с лихвой компенсируется качеством принимаемых решений, их не приходится повторять или менять ввиду полной бесполезности… Например, мы строго следим за уровнем здоровья общинников. Здоровье легче поддерживать, поправлять — уже сложнее. Ни один из наших людей не появится в обществе, чувствуя недомогание, — эпидемиям гриппа и прочих заразных болезней у нас поставлен заслон. Гигиена, санитария — здесь мы большие привереды. Пустое — остерегаться болезнетворных микробов, но не пустое — сохранять в организме равновесие микрофлоры…
— Почему же раньше не додумались до такого устройства жизни? Я не верю, что не позволяли экономические возможности… Как же не быть богатству, если никто не расхищает его, никто не паразитирует? Вот общество, застрахованное от преступлений! — воскликнул ученый из Владивостока.
— Не совсем так, — возразила Люся. — Люди идут на преступления не только от отчаяния, но и по расчету на выигрыш. Устранив почву для отчаяния, мы еще далеки от того, чтобы поставить непреодолимые барьеры опасному эгоизму… Мы постоянно имеем дело с внешним миром, где эгоизм — главная пружина отношений… Правда, для большинства из нас эгоизм — форма невежества, но все же и у нас есть люди, которые считают, что понижение эгоизма делает личность нежизнеспособной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78