Я азартный игрок, Фромм, и поверьте, приятно сознавать, что я могу снимать крупные ставки, тогда как моя собственная — всего лишь моя дерьмовая жизнь, к которой время уже ничего не прибавляет… Порою я напрочь забываю о том, где живу, в каком веке и кто я такой… Все вокруг — бред, если посмотреть с несколько иной точки зрения. В сущности, нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, — это абстракция логики. Мы молекулы в огромном котле, где все перемешано, и никто не знает, когда закипит…
Тоскливые и холодные, безжалостные глаза, никак не связанные с голосом звучащим, полоснули меня. Да, он был опасен, этот зверь, избравший мысль своим оружием.
— Ваше превосходительство, самая крупная ставка в нашей общей игре в жизнь — не судьба индивида, а судьба сообщества, судьба планеты, что ли!
Такибае устало закхекал. В уголках рта очертились морщины.
— Кто клянется судьбою планеты, думает о собственной судьбе. Но если человеку безразлична уже собственная судьба, разве станет он беспокоиться о судьбе планеты?.. Он согласится на мор, на эпидемию, на войну. «После нас хоть потоп» — это суть человеческой натуры, и она не меняется от того, что прицепляют козлиную бороду и роговые очки и начинают нести околесицу о всеобщем благоденствии… Вы, я вижу, хотите возразить. Хотите воскликнуть: «Это очень опасно!» Ваш козлиный бред продиктован страхом за самого себя. Но ведь вы при этом допускаете, чтобы кровь лилась где-нибудь в Сальвадоре или в Ливане. Не юлите, черт вас дери! Вы допускаете, чтобы горели все, кроме вас…
«Деньги на бочку! Деньги на бочку!» — выкрикнул хриплый голосок. Попугай заволновался, перебирая мохнатыми ножками по шестку.
В столовую вошла Луийя, пышноволосая вахина Такибае. В пристойно декольтированной кофточке и длинной, до пола, юбке из голубых лент.
— Как поживаете, мистер Фромм? — приветствовала она меня.
— Свинство! — пропищал попугай, надувая щеки.
— Ваш попугай, папа, слишком радикально критикует ваш стиль жизни. Я бы хотела, чтобы однажды мне подали критикана жареным — в соусе из перченых помидоров.
— Разрази меня гром, если однажды я не поджарю тебя, Луийя, живьем! — раздраженно ответил Такибае, поспешно выбираясь из-за стола…
Хлопнула дверь. Мы остались вдвоем.
Я молчал. Вахина села за стол, ковырнула вилкой какое-то блюдо и взглянула на меня в упор. Чуть лукавые, серые глаза и широкие губы, раздвинутые в легкой насмешке, придавали ее темно-шоколадному лицу непередаваемую прелесть.
— До недавнего времени диктатор был моим дружком, — просто, как о погоде, сказала она. — Но не более того… Я сестра Око-Омо, и теперь, разумеется, папа не может полагаться на меня, как прежде. Но он не смеет и выбросить меня за дверь. Есть обстоятельства. И, конечно, он скорее зажарит меня, чем выпустит на свободу… Когда вы едете на встречу с Око-Омо?
— Откуда вы взяли эту встречу?
— Я посоветовала ему попросить именно вас… Он попросит, непременно попросит. И я попрошу… Передайте брату! — Она протянула вчетверо сложенный листок, а потом еще один. — Возьмите и это. Ксерокопия последней дневниковой записи бедного, наивного Дутеншизера. Прочтите, напоследок он все-таки что-то понял в жизни. Именно то, чего не хотим понять мы…
— Откуда вы взяли, что я должен непременно увидеться с Око-Омо? — я продолжал разыгрывать дурачка, как бы вовсе прослушав замечание о художнике.
Она нежно погладила мою руку тонкими, нежными пальцами. Глаза наполнились такою мольбой и такой надеждой, что я поневоле взял обе бумажки и машинально спрятал их в карман.
— Брат уважает вас, и это достаточная причина, чтобы и я преклонялась перед вами…
Эта женщина не казалась мне больше вульгарной. «Что она за человек, Луийя?..»
— Допустим, я случайно увижу вашего брата и передам ему записку, — как я сообщу вам?
— Это моя забота…
Всполошенно закричал попугай — появился Сэлмон. Сутулясь, он энергично потирал руки, и вид у него был такой, будто он к чему-то принюхивался. Коротковатые брюки пузырились на коленях.
— Обалдеть можно! Пешком взбираться на гору, чтобы увидеть эту гнусную птицу. Я дам сто долларов, чтобы свернули ей шею.
— Я уже предлагала триста, — сказала Луийя, закуривая сигарету и помахивая спичкой.
Сэлмон присел к столу, выбирая себе напиток по вкусу.
— Жаль, что я никогда не занималась политикой, — сказала Луийя. — Мы уступали политику проходимцам, полагая, что это слишком грязно…
Она немного помолчала, кусая губы, и ушла.
— Да, это ассенизаторская работа, — покосившись на дверь, сказал Сэлмон. — Вчера спустились с деревьев, а сегодня подавай им политику!..
Вернулся Такибае.
— А, мистер Сэлмон, — приветствовал он жестом нового гостя. — Я как раз подумал о том, что именно вы могли бы лучше всех ответить на вопрос мистера Фромма.
— Какой вопрос?
— Люди требуют демилитаризации Океании, вывода иностранных воинских контингентов, демонтажа баз, прекращения ядерных и прочих испытаний в регионе. Они ссылаются на угрозу миру, ущерб природной среде и туризму, главному источнику дохода этого района… Я сказал мистеру Фромму: а какое, собственно, право имеют крикуны выступать от имени народов? Мистер Фромм писатель и не понимает отдаленных намеков.
Сэлмон с неприязнью взглянул на меня.
— Синдром интеллигентности? Это тоже форма шизофрении — когда неглупый человек верит лозунгам и химерам. Заклинания и надежды времен пещерного бытия очень сильны в нас, — Сэлмон вздохнул. — Тогда как реальности совсем, совсем иного свойства. Зачем мир перенаселенной планете? Да люди не с ракетами, а с дубинами скоро набросятся друг на друга и вымолотят с тем же успехом пару миллиардов обывателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131