— Пожалуй, — согласился Макилви. — Моим шефам повсюду мерещится КГБ. Им это выгодно — помогает обтяпывать грязные делишки. Нынешний вор громче всех вопит о воровстве.
Мы выпили на брудершафт.
— Дела принимают скверный оборот, и я бы тоже желал выйти из игры, — сказал Макилви. — Если ты не против, можно завтра сесть на корабль. Плевая посудина, но дотянет нас прямиком до Сингапура…
Я пожал ему руку.
— Говорят, раньше лицедеи все же молились какому-то богу, — продолжал, раздражаясь, Макилви, — теперь они лгут перед любым алтарем. Они лгут другу, жене, самим себе. Особенно самим себе. И это удел всех, кто теряет последнее пристанище святого. Я не хочу походить на них, нет… Образовался новый вид человека-паразита, достойного физического уничтожения. Куда ни посмотри, трусы и прихлебатели. И разве только насилие довело их до полной потери совести и достоинства?..
Хорошие отношения с Макилви были мне выгодны. Я поддакнул.
— Уж не знаю, вера ли тому причиной или культ благородства, но раньше люди имели стыд и совесть. Теперь бог — цель, и никто не стыдится, добиваясь ее. Ни стыд, ни честь не признаются более за первое достоинство человека. Чего мы хотим, если оболган суд, в который бы добровольно пошел современный человек?.. Но без высшей идеи все равно не обойтись — без кумиров человек невозможен. Страх и растерянность перед грядущим породят культ, который оправдает ничтожество. Мы повсеместно движемся к новой деспотии. И то, что деспоты скрываются за фасадами конституций, ничего не значит.
— Год от года мы все громче кричим о демократии, и год от года ее все меньше. Я спрашиваю, кто хозяин положения?..
Макилви кусал губы.
— Множество заезжих типов с нефотогеничным прошлым. Обилие новых людей, новых контор, и всюду — сговор… Ты знаком с Оренгой?.. За хорошие денежки он приобрел в Европе рукопись, опубликовал ее в США как свое «исследование». Собачий кулич, но местные газеты называют Оренгу «крупнейшим ученым Южного полушария». Кому-то понадобилось скомпрометировать общину, полностью стереть лицо меланезийцам. И этот недоносок — чужими, разумеется, руками — стряпает сейчас нужное «исследование»… Он и Атанга, оба они пытают людей… Тебя замутит, если я расскажу, что проделывают эти ублюдки… И ты говоришь о прогрессе, демократии, торжестве разума!.. Уж на что свинья Такибае, но Атанга переплюнул и его. Такибае при всех мочился на пол. Атанга упростил и этот признак гениальности… Гнилое общество — вонючие развлечения… Если бы люди знали, что за твари ими управляют! Если бы еще знали, кто управляет управляющими!.. Поверь, выиграет система, которая на всех уровнях управления сможет поставить наиболее способных и наиболее честных. Бьюсь об заклад, нам это не удастся…
Он был прав. Но он знал отлично, как и я, что взрыв откровения — та же болтовня, никаких реальных действий не последует, и он, Макилви, будет по-прежнему исправно и усердно служить тем, кого ненавидит. По логике вещей вслед за откровением должна была последовать дымовая завеса. Я чуть не расхохотался, увидев, сколь заурядный маневр проделал Макилви…
— Чем мельче человек, тем крупнее памятник он себе заказывает!.. Но я честен, я лоялен, я взял на себя обязанности и буду исполнять их…
«Весь прогресс свелся к тому, чтобы непрерывно увеличивать дистанцию от слова до дела. И сейчас они существуют уже сами по себе — слово и дело. Это даже признак хорошего тона — говорить на тему, требующую не слов, а действий… И если человек в прошлом все же стремился получить какую-либо положительную роль, теперь он удовлетворяется, играя ее в воображении… Процветание болтовни — следствие чудовищной бюрократизации жизни…»
Шум усилился. Что-то произошло. Закричала женщина. В зале появились полицейские. С каменным зловещим лицом прошагал Сэлмон…
Все повторяли потрясающую весть — убит полковник Атанга…
После неудавшейся речи адмирала Такибае Атанга собрал представителей прессы в отдельном зале — чтобы разъяснить им их задачи. Но оказалось, что двое ретивых корреспондентов успели уже улизнуть в город. Рассвирепевший полковник ринулся в Куале, где толпы обывателей, заполнившие парк Вачача, пьяным весельем отмечали очередную годовщину свободного президенства. Небо было дымным от фейерверков, оркестрики наяривали танцевальные ритмы, спиртные напитки продавались с десятипроцентной скидкой. Городские власти показывали бесплатно голливудский фильм о ковбоях, используя вместо экрана выбеленную стену общественной уборной. Здесь-то и появились ретивые корреспонденты. Подкрепившись двойной порцией виски, они пустили новость прямо на улицу — о том, что правительство готово допустить оппозицию. Возможно, они сделали это умышленно, зная, что звезда адмирала Такибае меркнет и его заявление, если не попадет на газетную полосу, не повлияет на позицию преемника. Не исключено, однако, что они сообщили новость, потому что в ней блистала надежда на перемену тиранического строя. Как бы там ни было, обыватели пришли в восторг. Сообщение тотчас обросло домыслами и предположениями. Возник импровизированный митинг. В это самое время в парк нагрянул Атанга. Сопровождаемый полицейскими чинами, он с бранью протиснулся сквозь толпу и стянул со скамейки полупьяного грузчика-меланезийца, который как раз говорил о том, что правительство должно отказаться от реконструкции порта, чтобы не лишить работы грузчиков…
— Прочь, свинья, — заорал Атанга, взбираясь на скамейку. — Эй, вы! Я полковник Атанга! Тут распространяют гнусные слухи о том, что правительство согласно допустить оппозицию и якобы дать ей несколько портфелей в государственном совете… Это крокодилий кал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131