Майор Кемпуэл, как вы уже поняли, не принимал никакого участия в этом ужасном деле. Он прибыл в Гаурдвар вечером того дня, когда произошла эта бесстыдная бойня, устроенная по распоряжению капитана Максуэла. И так как он должен был немедленно, как старший, принять командование крепостью, то на него взвалили ответственность за эту дикую расправу.
Осада длилась уже пять месяцев, все припасы истощились. Риса оставалось на один только раз, да и количество его, приходившееся на каждого человека, могло утолить голод лишь на несколько минут. Еще двадцать четыре часа – и все будет кончено.
Благодаря перебежчикам-индийцам, бывшим слугам офицеров, осаждающие все это прекрасно знали. Поэтому, чтобы ускорить сдачу Гаурдвара, они не давали покоя несчастным шотландцам ни днем, ни ночью. Защитники крепости превратились в настоящих скелетов и еле волочили ноги, отправляясь на укрепления для отражения очередной атаки.
Стояло показаться коменданту, как отовсюду неслись крики: «Надо вступить в переговоры!»
Да, вступить в переговоры! Капитулировать! Других средств больше не оставалось.
Несчастный майор сидел в своем кабинете, подперев голову руками, и думал о той ужасной участи, которая ждет его, когда к нему явился капитан Максуэл и доложил, что из съестных припасов осталось только несколько мешков риса, по одной горсти на человека.
– На этот раз все кончено, комендант, – сказал капитан, – мы вынуждены капитулировать.
– Капитулировать! Капитулировать! Я только это и слышу кругом, но никто не говорит о вылазке, о том, чтобы погибнуть в бою.
– Вы хотите повести в наступление мертвецов, комендант? Люди не в силах держать оружие в руках, и решись более отважный враг на серьезное наступление вместо того, чтобы забавляться ложными атаками, ему некого было бы брать в плен.
– Это было бы лучше того, что нас ждет.
Капитан молчал, и майор продолжал с горечью:
– Мы могли бы еще рассчитывать на сохранение жизни нашим солдатам и нам, сударь, не будь того неслыханного зверства с вашей стороны, которое делает несбыточной всякую надежду на более или менее почетный компромисс…
– Но, комендант…
– Довольно, сударь, я знаю, что вы мне ответите. В ваших людей стреляли в деревне, некоторые были убиты, а военные законы допускают в таких случаях всякие репрессии. Вы повторяли мне это раз двадцать, и я раз двадцать не уставал вам говорить, что если мы извиняем солдат, сделавших набег на деревню, где некоторые из них погибли от предательских выстрелов, то ничто не может оправдать их начальника, который забирает всех жителей, не различая пола и возраста, и на другой день приказывает артиллерийской батарее расстрелять их картечью… Вы опозорили ваш мундир, сударь, вы опозорили Англию.
– Сударь!
– Не забывайте, что вы здесь на службе и должны звать меня комендантом. У меня еще достаточно силы и власти, чтобы напомнить вам об этом… Да, сударь, я хотел сказать вам перед смертью, что если гарнизон Гаурдвара будет уничтожен завтра, после самых утонченных пыток, какие только может придумать человек, этим он будет обязан вам, только вам… Я не задерживаю вас более…
Улицы маленькой крепости являли душераздирающую картину. Несчастные солдаты лежали на верандах своих жилищ, умирая от голода и жажды, и с нетерпением ждали наступления ночи, когда прохлада хоть сколько-нибудь облегчит их страдания…
Некоторые из них, потеряв окончательно силы, лизали плиты той части улицы, которая не была раскалена солнцем. Другие, лежа на укреплениях, жадными глазами пожирали воды Ганга, текущие всего в нескольких десятках метров от них.
Офицеры отдали приказание не стрелять в индийцев, чтобы не раздражать их понапрасну. Осаждавшие, видя бездействие пушек и ружей, стали до того дерзкими, что навешивали на концы палок бананы, арбузы и делали вид, что всеми силами стараются поднять их на укрепления, а несчастные осажденные с мольбой протягивали к ним руки.
Один из них так сильно перегнулся, что не смог удержаться и вывалился на стену. Он не убился, и сипаи со всеми признаками самого искреннего сочувствия свели его осторожно по откосу и принесли ему поесть. Бедняга с жадностью пожирал все, что ему давали, пока не стал задыхаться.
– Он хочет пить! Он хочет пить! – закричали некоторые из присутствующих. Его тотчас же схватили и бросили в воды Ганга, особенно быстрого в этом месте, приговаривая при этом: «Пей! Пей! Да оставь другим!»
Рама-Модели и его брат не принимали участия в этой жестокой забаве, но они пустили на площадь крепости окрашенную кровью стрелу со следующей надписью:
«Майору Кемпуэлу и капитану Максуэлу, Рама-Модели и Сива-Томби-Модели, сыновья Нараяна-Модели, убитого палачами Гаурдвара».
Вечером индийцы иллюминировали свой лагерь и провели ночь в пиршестве, понимая, что капитуляция крепости должна произойти со дня на день. Только Нариндра и Сами вместе с Рамой и его братом не присоединились к этому празднеству. Под предлогом усталости они легли спать рядом.
Сердар решил не брать с собой всего отряда. Было бы неосторожно брать в лагерь индийцев Эдварда и Мэри, где достаточно было малейшей случайности, чтобы их узнали, а тогда он даже с опасностью для собственной жизни не мог бы спасти их от ярости сипаев.
Сердар потратил целый месяц на переход из Гоа в Гаурдвар-Сикри, во время которого к нему приходили серьезные новости. Молниеносный поход Гавелока через Бенгалию, снятие осады Бенареса, Ауда и всех промежуточных постов.
Победа над армией Наны Сахиба во всех стычках с нею и неизбежное снятие осады Лакхнау, все это окончательно разбило его мечты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189