Но, как я уже говорил тебе, это еще не все: я боюсь, как бы очередь не дошла до присяжных и всех, кто был замешан в этом несчастном деле! Но кому принадлежит эта карающая рука? Кто указывает ей жертвы? Это дело нашей чести, Гертлю, открыть ее, и я ужасно боюсь, что в один прекрасный день мы окажемся лицом к лицу с моим братом и Эрнестом Дютэйлем, и тогда, что нам делать, мой старый друг? Нам, представителям общественного правосудия, хотя и одностороннего, и всегда готового склониться перед сильными мира сего… Когда мы столкнемся с судом совести, представители которого потребуют в свою очередь отчета за свой позор у тех негодяев, которые уничтожили их благосостояние, семью и честное имя? Ведь, я тебе забыл сказать об ужасных последствиях приговора суда. Мой отец и мать умерли с горя…
Здесь голос Люса дрогнул, и громкие рыдания показали Гертлю, до какой степени сильны были страдания этого сурового полицейского при воспоминании об этих печальных событиях.
После некоторого перерыва Люс продолжал:
«Бедный Карлик! Мы так любили его… Однако, как ни тяжело вспоминать прошедшее, нужно, чтобы ты знал все, мой дорогой друг, чтобы поддержал меня, посоветовал, ибо я сам в эти несколько часов вижу все время лишь одно — месть, vendetta! vendetta!.. Это слово огненными буквами сверкает перед моими глазами, и я двадцать раз готов был уйти из префектуры и сделаться разбойником, чтобы мстить за своих родных. Знаешь ли, что после отъезда ее мужа в Кайенну, Фанни, жену моего бедного брата, уже никто более не видел? Что сталось с ней и ее маленькой Шарлоттой, дочерью, которой было лет шесть-семь тогда?.. Она осталась без всяких средств, так как правосудие отняло у нее все, что она имела.
Она была чересчур честна, чтобы пасть, и не могла просить милостыню… Боже мой, Боже мой! Что-то стало с ней? Может быть, она в смерти искала покоя и забвения! »
— Все это ужасно, — сказал бравый Гертлю, которого с некоторых пор одолевали слезы, — но вы мне еще не сказали, что же стало с вашим братом и Дютэйлем!
— Почему ты не говоришь по-прежнему на ты… Мое новое назначение ничего ведь не изменило в моих чувствах… Я и сам этого не знаю. Когда я кончил читать письма, которые принес мне матрос, и убедился в невиновности обоих несчастных, то понял: чтобы быть им полезным, не следовало, чтобы кто-нибудь мог подозревать в Кайенне о той связи, которая существовала между нами… Я написал длинное письмо с двойственный смыслом, но про которое я знал, что оно будет как следует понято Карлом, и передал его тому же самому славному матросу, который взялся передать его по назначению, а на другой день я сказался больным, чтобы не принимать партии, так как первое свидание на глазах посторонних было бы чересчур тяжело.
Не стоит рассказывать тебе про нашу жизнь в Кайенне, время идет, и нам нужно принять решение еще до наступления дня. Де Вержен ждет нас, и мы не можем больше откладывать это свидание с ним… Я остановлюсь только на одном интересном для тебя обстоятельстве, на бегстве Карла и его шурина.
— Как! Они смогли бежать?
— Менее, чем через год после их приезда в Кайенну, благодаря их покровителю — банкиру, который поклялся освободить их от ужасной жизни в остроге, им удалось вступить в сношения со всем персоналом, на который было возложено наблюдение за каторжниками… Ах! С деньгами все возможно! Банкир Р… написал своему поверенному в Кайенне, который скупал для его фирмы золото в слитках и серебро с приисков, ничего не жалеть, лишь бы выручить арестантов из их тяжелого положения. Что касается способов и средств на это, он предоставил ему полную свободу действий, открыв безграничный кредит. Карл и его товарищ скоро заметили действие этого высокого покровительства: через тех же своих сторожей они получали все, что только хотели, и дело не обошлось, конечно, без того, чтобы и сам начальник острога не старался облегчить их положение. Еще не прошло и шести месяцев, как с них велено было снять кандалы и отправить на работу на плантации. С этого момента их бегство являлось только вопросом времени.
Однажды вечером они получили уведомление, что должны прийти в эту же ночь на берег, чуть ниже острова Привета, где их ждала паровая шлюпка, которая отвезла их на небольшой пароход, специально для них зафрахтованный в Нью-Йорке и которому было дано приказание высадить их, где они захотят. В случае, если бы они не возвратились в Европу, командир судна должен был им передать чек на сто тысяч франков, оплачиваемый по предъявлении в любом из банков всего света.
Спустя некоторое время я узнал от одного купца в Кайенне, что они отправились в Австралию, и с тех пор я уже больше не слыхал о них… Это было двенадцать лет тому назад. Я сам потом вернулся в Париж. Это долгое молчание заставило меня в конце концов думать, что он умер, ибо Карл чересчур сильно любил меня, чтобы оставить в полной неизвестности относительно себя, к тому же он мог, совершенно не подвергаясь опасности писать мне в Париж. Но вот это тройное убийство в одну ночь и исчезновение Поля де Марсэ, в чем мне не трудно было признать его соучастие, показывают, что за эти десять лет у них было все подготовлено для мщения! И час мести пробил! Теперь я понимаю молчание Карла: взяв на себя роль мстителя, он и его шурин вступали в борьбу с обществом, которое будет, конечно, защищаться, и он не хотел навлечь на меня то ужасное преследование, которому они могли бы подвергнуться, если бы были пойманы… Они поставили на карту свою жизнь, но Карл вовсе не хотел рисковать моей.
Вот, мой старый друг, та ужасная тайна, которая давила меня, и которую мне нужно было поверить тебе, теперь мне, должно быть, будет легче, так как я могу уже свободно говорить с тобой об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38