— А дверь ему кто открыл? Утром-то она заперта была...
Люцка на провокацию не поддалась.
— Он разбудил меня,— решительно продолжила она,— и спросил: «Это вы Люция Пержинова из Кош-тетиц?» Я от страху, конечно, ни слова, только головой кивнула. «Я,— говорит,— пришел к вам за тем, без чего мне не жить!» Я бы спросила, за чем же это он пришел-то, да язык у меня как присох, но он понял, о чем я хочу спросить, сдернул свою черную маску и ка-ак
лязгнет зубами... А они у него торчат между ушей... и щек вовсе нет...
— Много ты там увидела! Ночью темень была, хоть глаз выколи! —оборвала ее Реза.
— Да нет же, светло было как днем, сегодня полнолуние! — упрямилась Люцка.
— Какое еще полнолуние, дурочка ты набитая! Луна покамест еще молодая, да если б и налилась — нам-то от этого ни холодно, ни жарко: светит-то в те окна, что выходят во двор... За все сорок лет, что здесь обретаюсь, не припомню, чтобы солнце или луна к нам в кухню заглядывали! Неоткуда им тут взяться! — кипела Реза.
Никакие доводы на Люцину не действовали.
— Вот такая там у него дырища!—она широко растянула пальцами уголки рта.— Он надо мной склонился и пробор... пор... брр...
Пальцы она все еще держала во рту, и разобрать конец фразы было невозможно. Схватившись за виски, она тихо и жалобно запричитала:
— Вот ведь, вот ведь почему он теперь так странно на меня смотрел...
Реза медленно шинковала овощи, не спуская с нее глаз, но после этих слов, сделав машинально пару движений, бросила работу. Приковыляв к Люцке на ее стон «Я прямо не знаю, что теперь делать-то!», кухарка нежно погладила ее по голове, пристроив оную на своей бесформенной груди, разжала ей кулачки, трущие глаза краем передника, и по-матерински промакнула слезы.
— Золотко ты мое,— утешала она Люцину,— так, значит, ты согласна пойти на эту жертву?
, Они довольно надолго прильнули друг к другу, пока Люцина, упершись локтями в колени и закрыв руками лицо, наконец не проговорила на одном длинном неровном всхлипе:
— Пойду завтра утром на исповедь, и как скажет священник, так и сделаю! А там видно будет — воля на то Божья или искушение дьявольское!
— Неужто тебя сподобил Дух Святый?! — радостно воскликнула Реза.— Сколько раз я говорила тебе: вступай к нам в третий орден святого Франциска Ассизского! И благодать Божья будет всегда с тобой, и умереть ты сможешь, когда захочешь, и, может быть, попадешь в царство небесное, минуя чистилище, а ради
этого стоит решиться, подумай!.. И знаешь что, дорогая моя, золотая девочка, я, конечно, рада, что ты хочешь исповедаться и причаститься, но говорят ведь — лучше идти к мастеру, чем к подмастерью... Иди-ка ты лучше к его преподобию отцу Цириаку из монастыря клари-сок, это прямо тут, за углом,— Реза мотнула головой, указывая направление,— а как только туда войдешь, сразу ощутишь такую благодать, будто крылья у тебя выросли. А ежели скажешь священнику, что ему руку просила поцеловать кухарка из дома Могизлов, увидишь, он разберется во всех твоих бедах, как никто другой! Он исповедует только женщин и знает все наши тонкости...
На следующий день, в воскресенье, когда Люцка вернулась к завтраку после святого причастия, даже непосвященному было видно, что с ней произошло нечто совершенно исключительное. Глаза ее сияли прямо-таки неземным светом.
В паузах между поглощением пищи — а ела Люцка всегда много и с аппетитом — она спешила выложить новости:
— «Милая моя сестра во Христе,— сказал мне его преподобие отец Цириак, ну и старичок, я вам доложу! — Святая Церковь в данном случае не может и не имеет права указывать, как вам поступить. Полагайтесь на волю Божию! Я же, как ваш духовный наставник, могу сказать, что даже среди истинно христианских дел, которые предписывает Святое писание, нет подобной жертвы, а значит, и Спаситель, Бог наш Иисус Христос, этого от нас не требует, не вменяет нам в святую обязанность. Но, конечно же, дорогая моя сестра во Христе, если вы решитесь на подобную жертву, вы делом подтвердите, что возлюбили ближнего своего не только как себя самого, но даже больше. Совершив такой поступок, вы добровольно принимаете на себя обет мученичества, чего от вас никто не требует, и ваш поступок явится истинным воплощением заповедей блаженства. И потому, дорогая моя сестра во Христе, вас, наверное, будут чтить, как блаженную Анну... Кстати, как звать вас?» Я ответила, что Люцией, а он тогда: «Вас нужно бы называть Богумилой, ибо то, что вы собираетесь совершить, на самом деле Богу мило...»
— Я надеюсь, ты по простоте душевной не проговорилась, что тебе за муки твои и страдания обещано
ни много ни мало десять тысяч? Вот сглупила бы! Священник-то у нас добрый, отзывчивый, но сразу чует, что почем, не меньше десятки ему за исповедь вынь да положь! Неведение, правда, не грех, и потому за него он просто монетой берет или подарочком, ну а ежели полное отпущение требуется, то, ясное дело, недешево это обойдется... Какую, скажем, епитимью наложил он тебе? Иной раз уж так бывает строг: за всякую ерунду заставляет читать все молитвы подряд!
— А я даже «Пресвятую Богородицу» не читала,— растерялась Люцка.— Он мне говорит: «Ваш единственный грех заключается в том, что вы не молитесь вместе со всеми Ангелу Хранителю». Я ему отвечаю: «Ваше преподобие, каждый вечер я читаю «Господь наш, Иисус Христос вошел в сад...», а эта молитва посильнее других и для души полезнее, потому что тот, кто так молится, душу свою спасет. Моя бабушка, пани Смоларжова, говорила, что никакие другие молитвы не нужны, если так молиться каждый день...
— «Господь вошел в сад»? — переспросила Реза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70