— Целую вам ручки, достопочтенная сестра! Искусственный розовый бутон на ее шляпке уморительно — будто сам по себе — наклонился.
Едва она вышла, необразованная и, по Резиным словам, невыносимо глупая особа, пластом лежавшая на кровати, вдвойне дала волю своим горестным чувствам — Реза, не раздумывая, назвала бы их ревом быка и не преминула бы добавить, какого именно.
Совсем иное дело — чуткая сестра Марта.
Она подошла к Люции и, нежно взяв ее за подбородок, принялась успокаивать:
— Не плачь, милая ты наша овечка! Теперь, я думаю, ты сама убедилась, чего стоит жизнь мирская... Единственное наше пристанище и надежда — глубокая вера в Бога, а единственное чувство, которое мы можем испытывать за нанесенные нам обиды, страдания и несправедливость этого мира, должно проявляться в искренней любви к тем, кто нас обидел. Стоит хоть однажды отказаться от тщетной суеты этого мира, и никогда больше печали и обиды не посетят нас. А уж на том свете наградой за добровольную нищету, чистоту и безграничное послушание матери-настоятельнице будет нам сладостное спокойствие.
Схватив монашку за руку, Люция стала осыпать ее поцелуями:
— Достопочтенная сестра Марта, ради всего Святого, почему так долго не идет ее преподобие мать-настоятельница? Мне больше ничего не надо, мне бы только скорее попасть к вам в монастырь!
— Придет, придет, обязательно придет, и, по нашей обоюдной с достопочтенной сестрой Лидмилой просьбе, охотно исполнит ваше горячее желание. Но поскольку искреннее обращение к Богу — самая надежная помощь во всех благих намерениях, давайте продолжим наши молитвы. Прежде, чем мы сосредоточим внимание на святых таинствах, мы должны очиститься от земных и преходящих мыслей или соблазнов. А таковыми являются, милая наша овечка, вот эти самые деньги! — и белые руки достопочтенной сестры Марты, как две бабочки-капустницы над кочаном, затрепетали над кучкой кредиток.
Но не успели они опуститься, как Люцка, придвинув деньги к себе, заявила:
— Глаза б мои их не видели! — После чего достала спрятанный на груди кожаный мешочек на засаленном шнурке, быстро запихнула в него деньги и снова спрятала.
— Вот и правильно! Ничто не должно пропасть, ведь это твое приданое — приданое невесты Христовой! — кисло заметила сестра Марта.
— Знаю, знаю... Если б не эти деньги...— и она зевнула.
Сестра Марта испытующе посмотрела на нее, но зевок был таким неподдельно-искренним, что в словах Люцки вряд ли стоило искать скрытый смысл, который монашка было заподозрила.
— Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою...— завела Марта, на этот раз опустившись на колени возле койки и резко притиснув Люцкину руку к четкам.
Люцина повторила за ней эту, потом еще две других молитвы, снова сладко зевнула и, прежде чем монашка закончила первый десяток, заснула как убитая.
Достопочтенная сестра тихонько молилась возле нее до удара монастырского колокола, оповещавшего об
обеде. Взяв деревянный поднос, на котором Люцка подписала роковой документ, она вышла из палаты.
А Люцина, выждав некоторое время, подняла голову и прислушалась.
В коридоре ни звука...
Тогда, дважды или трижды бестолково дернувшись туда-сюда, точно кролик перед тем, как вылезти из норки, она соскочила с постели и стала лихорадочно собираться. Достав из тумбочки чулки, поспешно натянула их; вынула туфли на высоких каблуках и так же быстро обулась; вытащив из шкафа вязаную кофту, надела ее и тут же сбросила, чтобы снять с себя казенную рубашку, ибо идти в ней Люцка не хотела, дабы не обвинили в воровстве. Правда, собственная, уже довольно ветхая, оставалась в клинике.
Ничем больше не смущаясь, она надела обе юбки, кофту и, схватив потертую сумочку, бросилась прочь.
Уже в дверях Люцка вдруг, слава богу, вспомнила, что чуть было не забыла самое главное, о чем только и думала, когда притворялась спящей.
Ей пришлось вернуться, подойти к шкафу возле окна, где среди разных склянок, стоявших на мраморной полке, она выбрала одну побольше с плотной стеклянной крышкой, сунула ее в сумочку и, как мышка, выскользнула в коридор.
Поскольку ее палата находилась на первом этаже, а весь обслуживающий персонал обедал в кухне, да и входная дверь была широко распахнута навстречу чудесному апрельскому дню, Люцине удалось незаметно прошмыгнуть на улицу, где за углом она вскочила в трамвай.
Около часу дня она была уже в Страшницах. Сделав по поселку сотню шагов, Люцка оказалась перед домом, построенным зятем пани Резы специально для производства уксуса.
В доме была только хозяйка, так как сам он отправился развозить товар. Хозяйство у него было довольно большое — доставляя клиентам готовую, разлитую по бутылкам продукцию, он даже запрягал двух собак, и чем больше продавал, тем больше уксуса мог потом изготовить.
— Пустяки, все уже позади, пани Горнова! — успокаивала хозяйку Люцка, свалившаяся как снег на голову.— Вот двадцать крон, принесите мне из деревни что-нибудь поесть!
— Так как... здоровье? Все в порядке? — спросила наконец пани Горнова.
— Да вроде бы...— ответила Люцка, вытащив в доказательство из-за пазухи набитый деньгами мешочек и помахав им у хозяйки перед носом.— Но об этом потом. А сейчас я просто умираю с голоду!
В третий раз пани Горнову не нужно было уговаривать.
Люцка вышла следом. Сердце у нее ёкнуло от радости: в дверях погреба торчал ключ! Хозяйка и полдороги до деревни не успела пройти, как Люцка, отворив дверь, уже спускалась в подпол.
Сундучок ее был на месте, но нижней рубашки — единственной вещи, которая в нем хранилась,— не оказалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70