Помимо головного, грудного у этой девицы есть, кажется, еще и брюшной регистр, в ее диапазоне чуть ли не две трети клавиатуры... Для такого голоса надо специально сочинять музыку! И подумать только, что я чуть было не отказался приехать!
Я знала, достаточно было напомнить вам о былых временах...
— Мете агте Маупаи — произнес доктор Принц, нежно поглядывая на следы слез, проложивших две дорожки в рисовой пудре на ее щеках.
Тут шумные приветствия смолкли — певица решила пен» еще и, раскрыв нотную папку, вынула ноты и поставила их перед Важкой.
— Только; ради бога, не свалитесь со стула! — тихонько бросила она ему через плечо.
Важка, разумеется, глубоко взволновался — он с первого взгляда узнал свое творение, и это подтверждало заглавие:
«ИЗ ГЛУБИНЫ СЕРДЦА» ПЕСНЯ. СЛОВА НА МУЗЫКУ РУД. ВАЖКИ
СОЧИНИЛ АНТ. НИКИШЕК
Пальцы Рудольфа, переворачивающие страницы, дрожали более чем заметно. То была средняя часть его «Трио», отмеченного академической премией, здесь ничто не было изменено, только партию скрипки и виолончели вывели в одну линию, а ниже написали слова.
1 Бедная моя Майнау (нем.).
— Господи, Важка, ну, прошу вас! Если не решаетесь, то у меня тут есть «Вечерняя песня», только будет очень жаль — вашу музыку я пою замечательно, тогда-то и услышите, что вы создали...
— Дайте мне минутку опомниться...
— Я, конечно, могла бы показать вам это заранее, но я только в последний момент... видите ли, мне должна была аккомпанировать пани Майнау, она сама и переписывала ноты, и автор текста тоже тут — учитель Никишек, жених барышни Фафровой. Если никак не соберетесь, вас заменит пани Майнау, только мне этого не хотелось бы, она страшно акцентирует ритм...
— Ни за что на свете, барышня, я никому не уступлю этого места! — с жаром воскликнул счастливый композитор.
— Тогда — начали! — шепнула Тинда и встала в позицию.
Ропот удовлетворения пробежал по залу, кое-где захлопали.
— Вот теперь — внимание, доктор! — сказала пани Майнау.— Ваше желание сейчас исполнится, услышите нечто, созданное специально для нее.
Рудольф заиграл вступление к адажио, но не доиграл. Ибо в тот момент, когда надо было вступать Тинде, грохнул ужасающий удар, так что подскочил не только пианист, но и все, кто сидел в зале. Звук был похож на пушечный выстрел, произведенный в непосредственной близости. Стало слышно, как у подъезда забили копытами испуганные лошади. Детонация прозвучала очень резко и до того чуждо, непривычно, что никто не мог понять причину.
Все обернулись к выходу, от испуга гости просто оцепенели.
Но вот уже начали раздаваться женские голоса, поспешно и громко требовавшие поскорей уходить отсюда: это предвещало панику. Тут кто-то показал наверх, затем поднялось еще несколько рук, голоса зазвучали спокойнее, хотя и удивленно,— и вскоре всем стало ясно, что случилось.
Через огромное монолитное стекло окна над эстрадой, от верхней до нижней рамы протянулась зигзагообразная трещина; ярко высвеченная луной, уже ушедшей за пределы окна, трещина была похожа на молнию, на росчерк судьбы, перечеркнувшей все это праздничное безумство.
— Гляньте-ка, должно быть, знатный мороз на дворе, коли треснуло такое стекло! — сказала пани Па-паушеггова.— Поди, несколько сотен к черту пошло...
— Скажите лучше — несколько тысяч, милостивая пани,— возразил пан Бенда.— И не обязательно от одного мороза; если такое стекло плохо закрепить, скажем, перетянуть с одной стороны, то достаточно бывает небольшого охлаждения, и беда тут как тут.
Слышались и другие объяснения, в них недостатка не было. Но все равно — впечатление оставалось тягостным, чудилось что-то роковое, словно некое «мене, текел, фарес» зияло с перечеркнутого наискось окна.
Настроение упаЛо, оно совершенно сломалось, веселье улетучилось, никто больше не садился. И, словно опасаясь, что теперь Ноше мистера Моура пойдет рушиться и дальше, все разом заспешили, словно сговорившись, начали одеваться, уходить, и первый пример подали гости за главным столом. Хозяин прощался за руку с друзьями, пожимая плечами по поводу фатального случая, преждевременно прервавшего праздничную программу. И каждому, кто подходил к нему, чтобы откланяться, он повторял свое искреннее сожаление. Отбыла и барышня Фафрова; поскольку с Тиндой оставался ее отец, Мальва предпочла уехать со своим учителишкой, столько раз бросаемым ею и вновь обретаемым Никишеком.
Тинда бесследно скрылась.
Она сидела теперь в задней комнате, в так называемой куда бежала сразу после страшного грохота, и пани Майнау обнаружила ее здесь, стучащую зубами, и не могла слова от нее добиться. Утешала она ее насильно, чуть ли не с бранью, настаивая, чтобы Тинда допела программу. Но вот пошел сюда совершенно убитый Важка и на вопрос Майнау, что делается в зале, сообщил, что публика разъезжается гуртом. Тут пани Майнау взъелась на него: это он во всем виноват, сохрани он присутствие духа, не подскакивал бы как сумасшедший, а спокойно продолжал бы играть! Тинда опамятовалась бы и допела бы до конца, как богиня!
Но Тинда возразила на это, что не смогла бы издать ни звука, горло у нее перехватило. У нее зуб на зуб не попадал, как в жару, и вдруг хлынули слезы, она бросилась в объятия пани Майнау и расплакалась, причитая в отчаянии:
— Увидите, милостивая пани, это плохо кончится, это было дурное предзнаменование!
Увидев слезы дочери, пан Уллик успокоился: теперь уже нечего опасаться одного из тех нервных припадков, во время которых — он знал — Тинда способна на что угодно. Слезы разрядили напряжение, как ливень разряжает тучи, грозящие градом, и катастрофы не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133