По ведомости рядовые сотрудники «Курьера» получали по пять тысяч рублей в месяц, в действительности по пятьсот долларов. Зарплата редакторов отделов и ведущих обозревателей составляла семь тысяч, а в конвертах, которые каждый месяц в день получки раздавал Броверман, лежало по семьсот — восемьсот «зеленых». Точно так же за статью официально платили по триста рублей, а на самом деле до трехсот и даже до пятисот долларов, когда материал того стоил. Если же материал попадал в струю и способствовал принятию в Госдуме желательных для кого-то законов или препятствовал продвижению законов нежелательных, в рептильный фонд «Курьера» шел серьезный откат, и гонорары повышались до размеров, которых никто, кроме Бровермана, не знал.
Джинса как средство пополнения «черной кассы» «Российского курьера» была категорически запрещена с самого начала — еще в пору создания «Курьера», когда в молодой демократической России были живы иллюзии о возможности журналистской независимости и неподкупности. Потом джинсой брезговали по инерции, с какой старая дева, упустившая свое время, отвергает непристойные предложения. И оказалось, что эта позиция очень эффективна экономически. То, что публикации «Российского курьера» никогда не были заведомо заказными, способствовало укреплению репутации еженедельника как издания объективного и позволяло удерживать высокий рейтинг. Если джинсой соблазнялись сами журналисты и были уличены, следовал немедленный приказ об увольнении.
Каждый случай джинсы бурно обсуждался в редакции, вызывал негодование, но было у Лозовского подозрение, что негодование это примерно такое же, с каким добропорядочные дамы клеймят женщин легкого поведения, сами же втайне им завидуют. Единственным, в чьей искренности Лозовский не сомневался, был Тюрин. Ему очень нравилось быть своим среди профессиональных журналистов — людей со всеми человеческими слабостями, но в то же время существ особенных, знающих много слов и умеющих эти слова сопрягать так, что получались пусть не стихи, но все же не рапорт и не протокол. После двадцати лет милицейской службы в обстановке постоянной напряженности и взаимной подозрительности и после работы в банке, где тоже не расслабишься, Тюрин чувствовал себя так, словно бы наконец-то нашел свой дом. Джинсу он воспринимал как предательство, очень расстраивался, но в своем осуждении был непреклонен и никаких компромиссов не признавал.
Регина Смирнова тоже резко порицала джинсу, но по причинам не морально-этическим, а сугубо материальным. Она была своим человеком на бирже, ее аналитические обзоры предопределяли рыночные ожидания и влияли на колебания курсов акций. Хотя влияние это было в процентном отношении ничтожным, оно позволяло ей и связанными с ней брокерам вести некрупную, но гарантированно выигрышную биржевую игру, благодаря чему она зарабатывала много больше, чем ее отец-дипломат. Поэтому к репутации «Российского курьера» как издания независимого она относилась очень ревниво.
Говоря о том, что интервью генерала Морозова, которое он дал корреспонденту «Курьера» Стасу Шинкареву, смахивает на джинсу, Лозовский имел в виду рекламный характер интервью. Заместитель начальника налоговой полиции не пожалел красок, расписывая успехи своего ведомства. За девять месяцев в бюджет было возвращено в три раза больше средств, чем за весь прошлый год. У Лозовского, однако, и мысли не было подозревать Шинкарева в том, что тот получил за интервью бабки. Налоговики не дают взяток. Но у Тюрина был особый нюх на финансовые махинации.
— Значит, так, — приступил он к обстоятельному, судя по выражению его лица, рассказу. — Заехал я днями на Маросейку, в налоговую полицию. К Морозову. Он начинал у меня лейтенантом еще в ОБХСС. Привез я ему, значит, номер «Курьера», прямо из типографии, тепленький, похвалил интервью, то да се. Он мне всегда рад, есть перед кем погордиться. И вот что между делом выяснилось...
— Между делом? — уточнил Лозовский.
— Ну да. Не мог же я прямо сказать, зачем пришел. А пришел я узнать насчет «Нюда-нефти». Про которую пришло опровержение от Кольцова.
— Понял. Дальше.
— Меня что озадачило? Дело-то, если вдуматься, пустяковое. Шесть дней просрочки не криминал. С чего вдруг Морозов взъелся на эту «Нюду»? И оказалось, что он понятия не имел ни о какой «Нюда-нефти», а рассказал ему о ней сам Стас. И вставил в интервью.
— Минутку, — перебил Лозовский. — Значит, генерал Морозов не знал, что «Нюда-нефть» просрочила платеж, а корреспондент «Российского курьера» Стас Шинкарев знал?
— Выходит, так.
— Откуда?
— Хороший вопрос.
— Продолжай.
— Ну, а Морозову что? Ему на руку: полтора миллиона долларов возвращено в казну — лишняя галочка. У них это дело как поставлено? Берут на заметку какую-нибудь крупную фирму и ждут, когда она просрочит платеж. Тут же заводят уголовное дело по 199-й статье. А она составлена хитро: «Уклонение от уплаты налогов путем включения в бухгалтерские документы заведомо искаженных данных о доходах и расходах, либо иным способом». Вот за это «либо иным способом» и цепляются. А что такое иной способ? Да все. И светит по этой статье от двух до семи лет. Фирма, само собой, деньги сразу перечисляет, они считаются возвращенными в бюджет героическими усилиями ФСНП. Фирмач подписывает заявление с покаянием, и дело закрывают по 7-й статье УПК: преступление совершено впервые и при «деятельном раскаянии». Отсюда и все их успехи.
— А если фирмач не подписывает заявления?
— Глупый вопрос, Володя. Права качать — не сапоги тачать. Себе дороже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119