глубоко-черные, словно фраки, коричневые, как монашеские рясы, или
карнавально-маскарадные, как маски.
Я положил на стол в пустой комнате на втором этаже широкий лист фане-
ры и высыпал из коробки четыре тысячи картонок. Получилась небольшая
горка. Переворачивая и разглядывая картонки, догадался, что головки од-
них должны совпадать с впадинками других, но каждая головка предназначе-
на для своей впадинки - только одной из четырех тысяч, как муж и жена,
как мужчина, чья женщина - половинка - только одна и он ей - единствен-
ный.
Разобрать тысячи кусочков мне показалось не под силу, да и времени
жалко на пустяки, и я лениво порассматривал их, но тут мелькнуло: уж че-
тыре картонки совсем легко определить из четырех тысяч, у них у всех
прямой уголок, и минут за пятнадцать я откопал их в кучке.
Положил по краям фанерного листа, и следующая мысль пришла сама собой
- боковые картонки должны обязательно быть с одной прямой сторонкой в
отличие от извилистых остальных. На это незаметно ушло еще больше часа,
зато, подбирая по цвету, я постепенно выложил прямоугольную рамку, широ-
кую в основании, примерно золотого сечения.
В середине рамки - невнятная пустота фанерного листа и горка карто-
нок, словно осыпалась фреска, но зато сама рамка уже была знак, заманчи-
вый намек на постепенное открытие картины в целом. Внизу рамка была зе-
леной с черными прожилками, но бокам переходила с одной стороны в раз-
ноцветный пожар, с другой - в темно-серый или коричневый, а венчалось
все это переходом от темно-синего в светло-голубой.
Не день и не два, а почти весь четвертый год своего житья заграницей,
иногда на несколько часов, иногда на пятнадцать минут я приходил в пус-
тую комнату с листом фанеры и складывал картонки-кусочки друг с другом.
Немало времени заняла нудная работа - сначала я рассортировал кучку кар-
тонок на три поменьше: на черно-зелено-разноцветную, и это была земля,
на серую-темносинюю, и это была вода, на бело-голубую, и это было небо.
При этом попадались кусочки, неизвестно чему принадлежавшие - то ли
тверди, то ли свету, то ли водам.
Все три ипостаси потребовали своих листов фанеры, и я переселил их
каждую отдельно, освободив полностью внутреннее пространство рамки, тер-
пеливо ждавшей своего заполнения. При разборке выпадало случайное удач-
ное сцепление, соединение и вдруг оказывалось, что рисунок с одной кар-
тонки плавно и естественно продолжается на другой, и воображение живо
продолжало замысловатый изгиб или прямую стрелку. Три сложившихся кар-
тонки являли собой слитный кусочек с изъянам, требовавшим уже совершенно
определенную четвертую составляющую, напряженный поиск которой занимал
то несколько минут, то несколько дней, но находка всегда дарила радость
успеха и поддерживала блекнущее желание нового поиска. Верные соединения
пяти-шести-десяти кусочков требовали правильной ориентации в прост-
ранстве, чтобы не ошибиться, где верх, где низ. Сложившиеся куски я ос-
торожно перекладывал на большой лист фанеры внутрь рамки, и они пятнами,
словно под рукой реставратора, заполняли собой структуру фанерного сре-
за. Соединение больших кусков казалось чудом, когда полностью совпадала
и бесследно исчезала извилистая линия раздела.
В основании картины длиной около метра с чем-то проросла редкая зеле-
ная трава, сквозь которую чернела земля, а в траве запутались разбросан-
ные ветром свежеопавшие или уже тронутые увяданьем или совсем скукожив-
шиеся желтые, серые, багряные листья. По серединке из травы поднимались
вверх два замшелых, пропитанных до черноты дождями столба, на которых
наискосок была прибита ржавыми гвоздями доска недлинной скамейки с нес-
колькими опавшими листьями и в оспинах шелухи осыпавшихся еще по весне
почек.
Слева от скамейки из темной влажности, внутри которой таились тугие
темно-зеленые побеги, тянулись вверх коричневые тонкие стволы кустарни-
ка, переходящие в переплетенье веток в пожаре красных, желтых, желто-зе-
леных, бурых, бордовых листьев, а справа от скамейки торчала низкая
прибрежная поросль из ломких былинок, упавших веток и высокой травы.
Черная у края берега вода постепенно меняла свой густой цвет на ко-
ричневый, а затем на серый, далее водное пространство принимало на себя
оттенок неба, его отражение и переходило в даль небольшого залива и ви-
ден был, открывался другой берег, вдоль которого шла ограда. За ней вид-
нелась крыша автомобиля мышиного цвета и поднимался двухэтажный дом, бе-
лый дом под красной черепицей с верандой, увитой густым плющом. Над кры-
шей высились высились кирпичные трубы, их заслоняли голые ветви мощных
деревьев, по возрасту намного старше дома, сквозь которые синело небо и
белели облака.
Рядом с домом на деревянных мостках у воды стояли два светлоголовых
мальчика, а перед ними яхта, чья белая мачта и голубой корпус дробились,
отражаясь в мелкой серой волне залива, которую ветер гнал к противопо-
ложному берегу, где стояла скамейка.
Это был важный момент в моей жизни.
Я сложил картину.
Я стоял и смотрел на нее, и мне было невозможно поделиться ни с кем
радостью содеянного, потому что только я сам прошел этот путь от первых
четырех уголков и рамки до последнего "человечка", которого я уложил на
свое место. Такое же чувство испытывает альпинист на вершине горы - вни-
зу под ногами пройденный путь, а над головой только небо, или яхтсмен,
завершивший кругосветное одиночное плаванье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108