Отец отвернулся в сторону, время от времени глубоко
вздыхая.
- Ну, что еще стряслось? - спросил я. - Прямо, как дети, нельзя оста-
вить на минутку.
- Ты сам посуди, сынок, - не выдержала молчанья мать. - Он обвинил
меня, что нам нельзя было разъезжаться. Если бы мы жили вместе, говорит,
ты бы не заболел. Но ведь у тебя же своя семья, своя жена, кто о тебе
должен заботиться пуще всего? Или не научили Тамару, или еще почему, но
помощи от нее не дождешься, я это поняла еще когда мы вместе жили. С
другой стороны, нельзя же все на меня валить...
Мать была готова расплакаться.
- А может мне, Валерий, поговорить с Тамарой? - повернулся ко мне
отец. - Распределим обязанности, чтобы каждый отвечал за свой участок. -
И если кто-то не выполнил своих обязательств перед коллективом, то его
лишают премии? - спросил я. - Прости, папа, но я тебя очень прошу, не
надо говорить с Тамарой, сами разберемся.
Отец крякнул с досады, но сдержался и поднялся со скамейки:
- Ты вот что - слушайся врачей, главное - лечись. И забудь обо всем
неприятном. Зарядку по утрам делай обязательно, а то вон мать твоя ле-
нится...
- Это мне зарядку делать? - рассмеялась она в ответ. - Знаешь, поспо-
рили мы с ним как-то, пристал ко мне, сил нет, делай да делай зарядку, я
его спрашиваю зачем, он говорит для гибкости, я говорю, попробуй наг-
нись-ка, он нагнулся, еле до носочков своих дотянулся, а я встала, да
ног не сгибая всю ладонь на пол положила, и говорю ему, ты бы вместо за-
рядки полы мыл бы почаще, гибкий стал бы, как я.
- Чахоточным запрещены физические нагрузки, - сказал я.
Отец изумленно уставился на меня.
- Не может быть... Видать, дела серьезные... Слушай, может мне Ивану
Мефодиевичу позвонить. Он говорил, обращайся, коли в чем нужда будет, а?
- Спасибо, па. Пока ничего не надо.
Отец обнял меня и пошел, не оборачиваясь, к воротам, взяв перед этим
у матери сумку.
Мама тоже встала, поцеловала меня в щеку и шепнула на ухо:
- Пятерочку-то нашел?
- Да, мамуль. И берегите себя, пожалуйста, я вас очень прошу.
- Ну, ладно, ладно, - мать заторопилась, догоняя отца.
Я смотрел им вслед, и чувство огромной вины перед родителями охватило
меня. Как же им тяжело пришлось со мной, как это нелегко вырастить чело-
века, поставить его на ноги и быть счастливым его счастьем и быть нес-
частным его бедой.

Глава девятая


--===Северный ветер с юга===--


Глава девятая
Обход главного врача.
Даже в ежедневном осмотре лечащего есть нечто ритуальное, а тут снис-
ходит высшая власть, пасующая только перед смертью. Зато решаются судьбы
людей и многие накопившиеся хозяйственные вопросы. Если в обычный день
стационарное отделение живет раз заведенной жизнью, с размеренностью ма-
ятника отсчитывая завтрак, обед, тихий час, ужин, и в этих пределах
кто-то встает пораньше и успевает прогуляться или сделать зарядку, что
разрешено выздоравливающим, а кто-то вылезает из теплой постели за пять
минут до завтрака, то к обходу главного врача младший, да и остальной
медицинский персонал готовился, как к смотру-параду.
Всех резво подняли с кроватей и с большей, чем обычно, тщательностью
устроили мокрую приборку, не жалея хлорамина. Медсестры безжалостно вы-
таскивали из межоконья сетки, авоськи, пакеты, банки с едой. Палаты при-
няли совсем стерильный вид. На завтрак дали сверх нормы по полстакана
сметаны, яблоки и какао. Из столовой сразу же погнали по палатам с при-
казом раздеться и лежать. В столовой каждый день разыгрывается одна и та
же сценка. Я сажусь на свое место и начинаю, не отрываясь, смотреть на
круглолицую девушку в кудряшках за женским столиком. Она тоже смотрит на
меня, потом не выдерживает, прыскает в кулак и что-то говорит своей со-
седке. Та молча кивает черной головой , но глаз не поднимает. Круглоли-
цую зовут Надя, черную - Нина. Об этом мне сказал Егор Болотников, мой
сопалатник и застольник, заметив наши переглядки. Он, кажется, знает
всех больных, медсестер и врачей.
В диспансере стало непривычно тише. И ждали томительно долго. Кто ус-
нул, кто читал, кто беседовал вполголоса. Мой сосед, который вырвался из
сумасшедшего дома, лежал на дальней от меня половине кровати, вжавшись
всем телом в батарею центрального отопления. С другой стороны, шевеля
губами во сне, храпел Леха Шатаев. Егор Болотников лениво подмигнул мне
синим глазом. Я уже каждого знаю и знаю кто как заболел. Наша палата на-
поминает мне многоместное купе - ее обитатели, как спутники в дальней
дороге, откровенно делятся своими житейскими проблемами, понимая, что
завтра судьба их разведет и вряд ли можно рассчитывать на новую встречу.
И естественно задумываешься - куда едет наш поезд-диспансер и почему его
пассажиры получили по плацкартному билету?
Наконец, двери распахнулись, и крахмально прошуршала камарилья белых
халатов: сам главный врач, заведующий отделением, лечащий врач, сест-
ра-хозяйка, дежурная медсестричка, пара практикантов.
- Болотников Егор, тридцать семь лет, инфильтрат в правом легком, -
монотонно докладывал лечащий врач. - Назначены препараты первоо ряда. К
нам поступил в связи с обострением процесса через три месяца после само-
вольной выписки из санатория. Болотников весело и прямо глядит в потолок
своими синими глазищами. Борода упрямо торчит вверх. Болезнь ходит тенью
за художниками, дожидаясь своего часа, когда холодные мастерские, беза-
лаберное питание и изнурительный труд сделают свое дело.
Главный врач внимательно рассматривал не рентгеновские снимки, кото-
рые ему подсовывал лечащий, а Егора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55