Пять лет -
это не пятилетка,
это столетий пять,
сжатых в кулак искусства,
это не мыслить,
не су-ще-ство-вать
без кино,
так как кино -
это наше
шестое чувство!
Из студии все поехали к Таньке Олиной, а я - в диспансер, в палату номер
девять, вторая койка от окна.

Глава одинадцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава одинадцатая
Ян Паулс явился ко мне прямо с работы.
Пижон - в пенсне. Всегда носил круглые очки, и глаза у него были
большие и добрые, а теперь стали холодными, ироничными.
Хлопнул меня по плечу. По-моему, в этом что-то искусственно бодрое,
когда проверяют твою устойчивость крепким ударом.
- Как дела, Сергеич?
- Врачи молчат. Месяц прошел только. Еще два ждать до первых ре-
зультатов.
- Два? - Ян завистливо вздохнул. - Везет же людям. Чем ты хоть здесь
занимаешься?
- Пью... лекарства. Ем, что дают и что гости приносят, сплю, как
бревно, только на одном боку - сосед кашлем замучил.
- А бильярд у вас тут есть? Я бы тебе сейчас... - Ян сделал паузу,
снял пенсне и начал протирать его замшевым лоскутком.
- Мы теперь с тобой в разных весовых категориях, Ян, я же на три кило
за месяц поправился. Почему раньше не приходил?
- Как там у вас?
Ян долго юлил, мялся, но я чувствовал, что он что-то не договаривает.
В конце концов я не выдержал:
- Ян, ты что-то темнишь. Давай выкладывай, я же вижу, за свои стек-
лышки не спрячешься.
Ян помедлил еще.
- Не знаю, как тебе сказать... Ты же знал Гришку Борзова?.. Пом-
нишь?..
- Конечно. Гриша Борзов, муж нашей Малики...
- Умер.
Гришка умер?!.. Бывший матрос, умница и язва, мужик крепкий, словно
литой, в расцвете сил и... умер.
- Что с ним?
- Помнишь, он все на сердце жаловался? Положили его на обследование.
Ничего не помогало. Лика через родственников достала какое-то сильное
лекарство. Уж не знаю, в чем его отрицательный эффект, может, аллергия
какая-нибудь, но у у него было сильное отравление, что-то воспалилось, и
спасти уже не могли. Он же всегда был мнительным, всего боялся - микро-
бов, грязи всякой. И врачам не верил, а вскрытие показало, что сердце у
него здоровое, на пятерых хватило бы...
Ушел Ян, понемногу истекло время до отбоя. Уснул я скоро, проснулся
от собственного крика...
Садится солнце. Не ясное, а где-то за тучами дыма. Последние лучи ос-
вещают дорогу, по которой я иду. Я - женщина, на мне длинное платье, на
голове платок и котомка за плечами. Слева, среди развалин, разрушенных
стен стоит деревенская девушка в телогрейке и сапогах и монотонно гово-
рит: "... сначала я жила с мамой, а потом пришла война..." К ней подсту-
пают все ближе и ближе, молча, с мужским блеском в глазах, солдаты. В
неровном загаре лица, белый оскал зубов. "...сначала я жила с мамой, а
потом пришла война..." Неужели она не видит их лиц? Темнеет. У дороги в
кустах - солдаты. Их лица лоснятся от пота, они тяжело дышат. Я иду все
быстрее по дороге, она из светлой становится серой, я бегу и слышу топот
солдатских сапог за спиной, а дорога в колдобинах, в ямах, в открытых
могилах, куда брошены голые скрюченные люди. Все труднее бежать, путает-
ся платье, перепрыгивать через могилы я боюсь, а котомка размоталась в
длинный шлейф, на него наступают сапоги, а я рвусь, рвусь, рвусь из ля-
мок, задыхаюсь и кричу...

Глава двенадцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава двенадцатая
Этот сон снился мне три ночи подряд без изменений, только слабели краски, и я,
зная, чем кончится сон, просыпался сам. На четвертое утро во время прогулки во
дворе ко мне подошел Егор Болотников. Долго рассматривал меня хитро
прищуренными глазами, скалился белыми зубами из бороды пока я не выдержал:
- Ты чего?
- Я чего? Я - ничего, - тут же уверенно ответил Болотников. - Ты луч-
ше скажи - когда?
- Что когда? - совсем запутался я.
- Когда орать по ночам перестанешь? - рассмеялся Егор. - Спать не да-
ешь.
- Я не ору... - смущенно ответил я, а сам отвел глаза, в душе очень
удивившись словам Егора. Наверное, также человек недоверчиво отрицает,
если ему скажут, что он храпит во сне.
- Ладно, бывает, - Егор миролюбиво подтолкнул меня плечом. - Сон-то
хоть страшный? Расскажи, обожаю страшные сны. Кроме того, примета есть
такая: сон расскажешь - не сбудется... А знаешь лучше что? Поехали ко
мне в мастерскую. Прямо сейчас, а? Мне все равно туда надо.
Я засомневался.
- Я еще ни разу не уходил, Егор. Кроме как на юбилей нашей студии.
- До обеда успеем, не дрейфь. Здесь не так далеко - минут сорок пять,
да обратно еще столько же, ну, там с полчаса побудем, так что у нас еще
минут сорок в запасе останется... чтобы пузырек прихватить... А то
что-то стало холодать...
- ...не пора ли нам поддать? - подхватил я.
- Грамотно, - ухмыльнулся Егор. - Давай, кто больше поговорок таких
знает?
- Чего тянуть резину - по рублю и к магазину.
- Невелика трата - по рублю с брата.
- Ножки зябнут, ручки зябнут - не пора ли нам дерябнуть?
- Не собрать ль нам с умом и не сбегать за вином?
- Питие есть веселие Руси. А нас не хватятся?
- Да кому же мы нужны, дед? - удивился Егор.
- Я тебе не дед.
- Дед, - оценил меня взглядом Болотников. - Если кто мне не нравится,
то я того никак не называю, если нравится, то дедом, а если люблю - то
старым. Так что ты для меня - дед.
Ехали мы сначала на троллейбусе, потом в метро, потом в автобусе, по-
ка не попали в квартал новых блочных домов. Егор по пути с интересом
расспрашивал меня о киностудии и я рассказал ему о Косте Гашетникове, о
Виталии Вехове, о Коле Осинникове, про "Ночь открытых дверей", о фильме
"Карусель" и про приключения бутылочки водки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55