На зад-
нем сиденье какая-то бабка, обнявшая корзину, укрытую холстиной, начала
говорить так, будто она уже давно сидит со всеми пассажирами за столом,
гоняет чаи и под сопенье самовара ведет длинную задушевную беседу.
- Нет, а все-таки что ни говори, всяк сам за себя. Да рази кто друго-
му свое отдаст? Ни за что. Я хозяин своего, а ты - своего. Слышишь "да
будет воля твоя", а думаешь "кабы моя". И что мое, то мое, а на чужое
мне наплевать. А колхозное добро? Все говорят, береги, береги. Я берегу,
а другой ташшит, да ишо надо мной смеется, что я берегу. А ведь за руку
его не схватишь. По строгости-то сажать бы надо, а куды сажать, ежели он
и кум твой и сват, не оставлять же детишков без кормильца. То-то и оно.
Не, как вы не упирайтесь, а в коммунизм вас всех все равно вгонют. Все
сделают ничейным и ничье все будет, вот тогда и поглядим, как она,
жизнь, завернется, на какую сторону упадет, решеткой или орлом. Всяк ада
боится, а дорожка-то в ад торится. Это раньше люди ада боялись, а сей-
час...
- Во, приехала баба из города, привезла вестей с три короба, все бре-
дит да бредит, а кто тебе, старая, верит? Небось, пора о душе подумать,
а ты все за землю цепляешься? - весело прогудел кто-то из мужиков.
- В самый раз о душе-то и пекусь. Вот оденем нагих, обуем босых, на-
кормим голодных, напоим жаждущих, проводим мертвых, тогда и заслужим
царствие небесное...
Она продолжала говорить, но никто ее толком не слушал, тем более, что
уже залез в кабину шофер, заныл мотор и через десяток минут мы катили по
лесной дороге. Миновали несколько деревень, автобус пустел после каждой,
поплелась в свой черед заслуживать царствие небесное и бабка с корзиной.

Глава тридцать третья


--===Северный ветер с юга===--


Глава тридцать третья
Санаторий разместился в старой помещичьей усадьбе, в господском доме
расположились столовая, процедурные кабинеты, кинозал, библиотека, во флигелях
- палаты. Только войдя в приемный покой, я понял насколько замерз, задубел,
набирался тепла. Правильно все-таки говорят, что человек способен перенести
все кроме холода. Теплокровные мы.
До обеда успел прогуляться по кругу, по которому мне суждено будет
мотаться еще месяца три или четыре, но это был уже круг пошире, чем в
диспансере, вокруг усадьбы, да еще в конце аллеи уходила дорога в лес.
Роскошный, крахмальный снег, чистый родниковый воздух, стройные мачты
соснового леса... Жаль только, что эту удивительной красоты картину пор-
тил длинный плакат, писанный красным суриком на зеленом железе: "Тубер-
кулез излечим!"
После обеда познакомился с сопалатниками. Их только трое, а не во-
семь, как в диспансере.
Алексей Лавров - физик, ядерщик. Никаких ассоциаций с лобастым уче-
ным, который, ежедневно рискуя жизнью, сосредоточенно ищет путей избав-
ления человечества от "тепловой смерти" - на таких киноученых Алексей
был совсем непохож. Невысокого роста, толстенький, торчит длинный криво-
ватый нос и под ним торчат два передних зуба. Очень непосредственный и
очень радостный человек. Я спросил его, как это он умудрился на мощном
синхрофазотроне заработать дырку в легких, а не белокровие.
- Вопрос понял, - ответил он и стал серьезно, с подробным анализом,
рассказывать, как уронил в лаборатории чуть ли не трехлитровую колбу со
ртутью и сильно отравился ее парами. Лежал в больнице, ослаб и вот ре-
зультат.
Мирон Заречный - молчаливый светлоглазый сотрудник ОБХСС - отдела по
борьбе с хищениями социалистической собственности - той, ничейной, но
общей, о которой говорила бабуля в автобусе. Работа нервная - так объяс-
нил он причину своего заболевания.
- У него работа нервная , а у меня веселая и оба чахоточные, - под-
мигнул третий мой сопалатник Эдик Сухарев и тряхнул редеющими кудрями. -
Специалист по электричеству я. А тебя, извиняюсь, вас, за что судьба
сослала в эти фенешебельные апартаменты, бывшие господские конюшни, ныне
курорт для приболевших трудящихся? Фу, еле выговорил, заносит же меня
иногда, сам удивляюсь...
Я объяснил.
- Бывает, - вздохнул Эдик и опять растянул толстые губы в лукавой
улыбке, засверкал золотыми мостами вставных зубов. - Надо бы в целях ук-
репления дружбы и мира между народами прописаться тебе, иначе непонятно
то ли на ты, то ли на вы мы с тобой. Я чего думаю, мужики, Валерка ста-
вит пузырек и мы на троих сгоношим, оно и справедливо будет, а?
- Я деньги дам, но пить не буду, - решительно сказал Лавров.
- Во, судьба, - вздохнул Мирон. - Пить мне, работнику правоохрани-
тельных органов с каким-то электромонтером.
- Успокойся, начальничек, - живо среагировал Эдик. - А ты, Алеша, не
пей, не надо, если не хочется, только просим компании не нарушай, посиди
с нами.
Водка продавалась в соседней деревне, до нее километра три лесом.
После тихого часа Эдик быстро оделся, а когда я предложил сходить с ним,
он отказался:
- Я хожу мелко, но очень быстро, потому что все свое счастливое
детство и отрочество пришлось пилить по шпалам от родной деревни до по-
селка.
Действительно, сходил он резво, я еле успел соорудить нечто вроде
праздничного стола, нарезал и расставил снедь, которую мне приготовила в
дорогу мама.
После первой Эдик раскраснелся:
- Мамаша у тебя готовит классно, пальчики оближешь. Эх, маманя, мама-
ня, и тебя встретит, и тебя напоит, и тебя обнимет, уложит, сколько раз
она меня выручала, пальцев не хватит загинать. Помню веселая история со
мной приключилась. Умора. Сейчас расскажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55