Ты, сынок, рюмочки обязательно припаси - я флакончик коньяка захватила с
собой, уж как не выпить по случаю встречи? И народу-то сколько, гляди,
гляди...
Шторы распахнулись, солнечный свет очертил темную фигуру входящего и
пробился узким лучом сквозь дырку в его груди. Степан Груздев. Студент.
- Валерий, здравствуй! Слушай, я все-таки решил вступить в студенчес-
кое научное общество, о котором ты писал сценарий.
Может, встречу там свою Машу Пашину, - он широко заулыбался. - Машу
Степину. И поставят мне памятник около родного Бауманского училища, я
уже местечко присмотрел.
Он заметил, что я, не отрываясь, смотрю на его солнечную круглую ды-
рочку в груди и махнул рукой:
- А это мне солнце прожгло, на юге загорал. Но ты не волнуйся, это
совсем не больно, ни капельки и даже есть средство, которое здорово по-
могает.
Степан книгой, которую держал в руках, прикрыл, погасил солнечный лу-
чик. Я прочитал на обложке: "Сенека".
За Груздевым стали входить мои сопалатники из диспансера.
Грузно протопал Сажин, мрачно поздоровался:
- Стулья у тебя крепкие? Выдержат? А то у меня голова тяжелая, то ли
от мыслей всяких. то ли с похмелья. Пыльно у тебя тут, порядка мало. Ку-
да садиться? Почему не распорядился? А то все, что хотят, то и творят.
Гальштейн вошел боком, как бы протиснулся в щелочку между портьрами:
- Валерий Сергеевич, здравствуйте! Мне можно пройти? А куда мне
сесть? Здесь места пронумерованы? Нет? Значит, я могу сам выбирать? Как
это правильно, когда сам. А как лучше фотографироваться? Стоя или сидя?
Ой, я вас прошу, только в профиль не надо, можно только в анфас? А куда
смотреть? А куда идти? А что делать? А как жить?
Он пошел в сторону, все время улыбаясь, непрерывно кивая головой по
сторонам, продолжая безответно спрашивать...
Аркадий Комлев крепко пожал мне руку.
- С Крайнего Севера добирался, вон сколько суток в дороге, все думал,
Валерий, как мне быть, что мне делать со своей женой, ты-то как поступил
со своей?
- Он думал не как ему быть, а кого ему бить! - вынырнул из-за плеча
Аркадия Леха Шатаев.- Здорово, пресса! Дашь кодеинчику, а то кашлять
начну - все фото испорчу?! Пойти у бабки, что в центре сидит, зубы взять
взаймы?
- Успокойся, Алеха, кодеин есть, - у Коли Хусаинова поверх больничной
пижамы смотанная бухта веревки через плечо. - Целый мешок. Лопнул, прав-
да. И руки надо разжать, а то свело. Мне теперь их часто сводит, как
тогда на крыше. Жаль, что разжать могут только пожарные.
Леха заулыбался беззубым ртом.
- Не дрейфь, разожмем. У нас один к ящику прмерз и то отодрали.
Титов, босой, кутаясь в халат, вошел, невысоко поднимая желтые, худые
ступни ног. Одну руку он втянул в рукав - так мальчишки прячут от взрос-
лых папироски. Подошел ко мне, прижал заговорщически палец к губам и по-
казал судорожно сжатое лезвие бритвы. Прошептал, злорадно усмехаясь:
- Не дамся я ей...
За ним под неслышную музыку плавно плыла Нина, постреливая по сторо-
нам диковатыми глазами. Она лукаво улыбнулась мне, взмахнула рукавами и,
кружа вокруг меня, сквозь стиснутые зубы, гортанно проговорила:
- Ду ю спик инглиш? Я ду, но только об этом никто не должен знать в
Грузии.
За ней под руку с Надей подошел Костя Веселовский. Надя полезла в
карман, достала рубль, демонстративно отдала его Косте и показала мне
язык.
- Только мы, страдающие, понимаем друг друга... - она метнула быстрый
взгляд на Константина, - не то, что другие, верно, Костик?
- Ты жену мою не трожь. Она тоже не виноватая. Тяжело ей без мужика,
скажешь не так? Ну, ничего, вот я вернусь и покажу ей. Я всем покажу. И
тебе покажу. Прикрылась бы, бесстыдница!
Я увидел, что грудь у Нади обнажена, такая круглая и ощутил на губах
теплоту ее сосков.
- Нравится? - оскалился мне на ухо Семеныч, закашлялся, внимательно
через очки осмотрел всех сидящих на стульях и напавился к тете Паше.
Екатерина Павловна прошла, немного виновато улыбаясь. Она гнулась в
одну сторону, держа обеими руками прижатую к боку тяжелую хрустальную
вазу. В вазу из бока стекала жидкость.
- Теперь у нас дом - полная чаша, - сказала она. - А если чего не
хватает, то на участок ездим, я же там здоровье оставила.
Егор Болотников появился в драной рубахе, с повязкой на глазах,
сквозь которую просвечивали безумные, широко открытые глаза. Шел вперед
с вытянутыми руками, пока не коснулся ими моего лица, быстро ощупал его
и стянул повязку с глаз:
- Здорово, старый...
Мочка уха у него была черная. Он заглянул мне в глаза, усмехнулся:
- Картину хочешь? Смотри, а то передумаю. А может сам попробуешь? Де-
ло вроде нехитрое. Просто надо видеть, что рисуешь. И иногда это прино-
сит прибыль.
На поясе у него болтался брелок с черепом и костями. Как на фуражке у
эсэсовца, который расстрелял Болотникова. Живописца. Пропал художник.
- Валерий, - окликнула меня Ирина, Егоркина жена. - Не обращайте на
него внимания, он же идол с бородой. В ней у него вся сила, как у Черно-
мора, только потрепать ее надо как следует. Вы представляете, Валерий,
нашлась Торба с рукописями Велемира Хлебникова. Какое счастье, Господи,
какое счастье, не правда ли?..
Гришка Борзов влетел, как ураган, глаза навыкате, в оскаленных зубах
зажаты ленточки бескозырки. За ним, прижимая к груди большие, необрезан-
ные листы версток, шла Лика. Она устало со мной поздоровалась:
- Слушай, Валерий, нельзя ли побыстрей? Ты же знаешь нашего главного
редактора, он так за графиком следит, а мне еще столько надо перенести,
в списке любовниц Григория опять авторская правка сверх нормы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55