Войдя к Кашину, я тихим и значительным голосом сказал, что пришел по политическому делу. Примет ли он меня в неурочный час? Майор перестал лизать мороженое и впился в меня глазами. Вытянул в мою сторону голову, растопырил уши и впился. Похоже, он ожидал услышать о заговоре в пользу иностранной державы или о шайке фальшивомонетчиков, свившей гнездо на территории комендатуры. Он крякнул, прочищая горло, опустил руку с сахарной трубочкой под стол и кивнул, не отрывая от меня глаз.
Я начал с того, что насколько мне известно, вчера в комендатуре произошел гнусный эпизод, заслуживающий самого строгого порицания и наказания.
Я вкратце пересказал известное мне со слов очевидцев событие и спросил - правильно ли я информирован? Майор кивнул, и растопыренность ушей поубавилась. Заговором и фальшивыми купюрами не пахло. Он подлизнул мороженое и откинулся в кресле.
- Так-так. И что, значит, вы хотите сказать?
Я хотел сказать - ну и чудак же вы, трах-тарах, майор, - но сказал:
- Рыцарь революции - товарищ Дзержинский, соратник великого Ленина, чьим именем гордятся наша партия и правительство, считал, что лучше освободить десяток виновных, чем осудить одного невиновного. А у нас может получиться совсем наоборот, не по Дзержинскому может получиться. Поскольку личность этого хитрого и изворотливого нарушителя режима на данный момент не установлена, а также нельзя установить, кто высовывался в окна и нарушал, так сказать, криками общественный порядок, следует, на наш взгляд, поручить советам отрядов самим определить, кто заслуживает наказания. Они своих людей знают и сами решат, кто мог крикнуть глупые оскорбительные слова, а кто не мог. В противном случае ропот, который сейчас охватил половину пятиэтажного дома, может вылиться в беспорядки. Обстановка в отрядах тревожная, - добавил я с видом бесстрастного наблюдателя.
Майор дважды лизнул трубочку и с видом такого же бесстрастного наблюдателя заметил, что не пришлось бы вызывать из Ленинграда дежурный полк милиции, от встречи с которым недовольным едва ли будет лучше. Тут его уши пришли в исходное положение - прижались к сухощавой голове, и я понял, что настала моя очередь слушать. О том, что...
- Долг общественной организации - следить за порядком в комендатуре, бороться с хамством, бескультурьем и хулиганством, а не выгораживать людей, плюющих на честь милицейского мундира. Я ведь могу и передумать - оставить без выезда не только хулиганов, но и сочувствующих им!
Вот как все обернулось.
Я сказал, что это будет смелое и справедливое решение.
- Правильно, - кивнул я. - По большому счету, жители тех квартир не виноваты, что в комендатуре слабо поставлена воспитательная работа. Нет плохих воспитанников - есть плохие воспитатели... Останемся без выезда, если запустили работу. Кто в Совете - тот в ответе...
- Это что же, значит... Как, значит, понимать? Вы хотите сказать, что советы отрядов останутся, а разные, простите, гопники, поедут в город? Вы это серьезно? - Его уши вновь заняли локационную стойку.
Я кивнул. Было слышно, как во дворе, под окнами, тревожно переговаривается толпа.
Кашин встал, отнес на блюдечко оплывающее мороженное, вытер руки платком и надел фуражку. Снял. Положил на стол. Потянул зеленый форменный галстук.
- Сколько, по-вашему, человек следует наказать невыездом из каждого отряда?
- Не из отряда, а из квартир, которые выходят на забор. Мы думаем, по одному человеку из квартиры.
- Они же орали, как гамандриллы какие-нибудь! Как тупые скотские обезьяны! По десять человек в каждом окне висело! Свистели, паясничали вместо того, чтобы добежать до КП и позвать дежурного. - Он вновь нацепил фуражку. - Минимум по пять человек наказать надо!
- Но Дзержинский же говорил...
- Вы мне Дзержинским зубы не заговаривайте!
- Тогда по два человека из квартиры. И все равно могут быть обиженные.
- Дзержинский бы вас всех... По три человека из каждой квартиры! На усмотрение Советов отряда! И чтоб, значит, списки мне завтра передали, я сам посмотрю. Идите!
Мы уединились с общественностью на спортплощадке. С контрольного пункта светили прожектора. Я сказал, что Кашин настаивал наказать по десять человек от каждой квартиры, и народ негодующе заматерился. Но сошлись на трех штрафниках от каждой квартиры, чьи окна выходят на забор. Теперь заматерились с облегчением. Еще я сказал, что если будут недовольные и этим решением, то Кашин оставит без выезда всех, включая Совет. Добавил и про полк милиции из Ленинграда. "Он уже и трубку снял, хотел вызывать..." Поохали, поматерились. Обсудили детали - дать в списки штрафников тех, кто и так сидит на допограничении.
Председатели Советов пошли к своим отрядам, нагоняя жути про мчавшийся из Ленинграда особый полк милиции, который удалось вернуть в километре от комендатуры. Замполит, дескать, рвал и метал, хотел наказать всех месяцем невыезда, но уговорили на одну неделю. Радуйтесь, трах-тарарах, что все обошлось. Поэтому сейчас всем спать, трах-тарарах, вести себя тихо, трахтарарах! А старшим квартир остаться. К утру они должны дать списки трех штрафников. Пусть хоть жребий кидают, хоть сами назначают - это их дело. Но лучше дать тех, кто уже наказан. Если к утру списков не будет... Все, трах-тарарах!..
Такая вот дипломатия. Смесь правды, полуправды и лжи.
Вчера случайно, на последние деньги, купил сборник повестей А.Житинского "От первого лица". Читаю.
Мелкие злые мухи. Бью их резинкой на палочке и получаю удовольствие, когда не промахиваюсь.
5 утра. Прочитал всю книгу Житинского. Ложусь спать. Плотный текст.
23 июля 1982г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130