Зашли во двор дома, где жил Мих. Повспоминали.
В своем дворе Мих и допил вермут.
Я посадил его на автобус на Лиговке и поехал домой.
Я не пил, но от компании и разговоров захмелел вместе с ним. Ольга удивилась, что я приехал трезвый. Еще посидел на кухне и попытался писать.
10 октября 1982.
Ездили с Ольгой в Зеленогорск. Ходили за грибами. Странно, но нашли. Горькушки, финские зеленые сыроежки.
Максим у дедушки с бабушкой.
Денек выдался солнечный, но с прохладцей. Золотая осень. Запомнились сумерки в лесу.
Солнце село за дальний лес, а у нас, на горе, светились золотом верхушки берез. Под ногами темно, в воздухе густеет мрак, а посмотришь наверх - свет, золотистый свет. Мертвые, угрюмые муравейники. Как круглые шляпки дотов. Ходы еще не закрыты, но жильцов не видно.
Ольга сказала:
- Наверное, все дела за день сделали и отдыхают.
- Телевизоры смотрят, - поддержал я.
Поговорили о том, есть ли в муравейнике главный муравей - начальник муравейника. И есть ли у него замы. Сколько, по каким вопросам? И как у муравьев с женами и квартирами.
Зашли на кладбище. Посидели, помолчали. Я ждал белочку с черными глазами и сиреневой холкой, но она не пришла.
Вечером ходили на залив. Темно. Маяки хорошо видны. Вода чуть слышно плещется о стенки ковша. Посреди моря, но на взгляд близко, зажигались по очереди два рубиновых фонаря. И гасли медленно. Кронштадт светился неясно, как из-под воды.
11 октября 1982г.
Я в отпуске.
Рассказал Ольге эпизод из своей молодости, когда мы с покойным Валерой, дав в кафе "Рим" рубль гардеробщику, сдавали свои куртки в забитый гардероб. Валера при этом трепался с двумя девицами, которым тоже хотелось в бар. Но мест в гардеробе не было. Девицы канючили, обращаясь к Валере как к более представительному из нас: "Повешайте пальто. Повешайте пальто..." Валера трепался просто так, по привычке, без дальнейшего прицела - было видно, что девчонки лимитчицы и сидеть с ними весь вечер не входило в наши планы. Мы уже были слегка поддатые и, как всегда, обсуждали аспирантские дела. "Повешайте пальто" стало потом нашей фразой для внутреннего пользования. Об этой выдающейся фразе я и рассказал Ольге.
Ольга усмехнулась и сказала, что во всех моих рассказах, где присутствуют девушки, я нахожусь на втором или даже третьем плане. Мои друзья беседуют с девушками, куда-то их приглашают, а я стою себе тихонечко - равнодушный, как буфет, и в лучшем случае улыбаюсь невинно. Вот что сказала мне Ольга.
Отпуск летит. Стремительно мчится к финишу. Работал до часу ночи. Долбал статью "Записки книгонелюба". Ольга завтра работает. Макс приболел простуда. Первую половину дня буду с ним один. Потом придет теща. Поеду по редакциям и в другие места. Дел много.
Ничто так не угнетает меня, как отсутствие денег и насморк, сказал я однажды. На сегодняшний день оба компонента угнетения вольной души налицо.
Клен под нашими окнами облетел за считанные дни. На кривых ветвях остался десяток желто-зеленых листочков и стрекозиные крылышки семян. Тоже желтые. Но с красноватым оттенком.
Через дорогу, напротив нашего дома, заброшенное Смоленское кладбище. Река Смоленка. Вода в ней кажется зеленой от заросших травой берегов и нависших крон деревьев. По зеленой воде плавают серые утки. Церковь. По вечерам слышны колокола. За Смоленкой - многоэтажное здание НИИ с шаром. В шаре, говорят, конференц-зал. Неподалеку, на берегу залива, фешенебельная гостиница "Прибалтийская", строили шведы. Я был там в ресторане, когда ухаживал за Ольгой. Попросил принести мне стакан молока - не пил и выпендривался. Ольга с подружкой пили шампанское. Молоко принесли, накрытое салфеткой. Я объяснил девушкам, что у меня завтра важный доклад на заседании кафедры, боюсь напиться. Улицы - Кораблестроителей, Нахимова, Детская (наша). Раньше здесь дымили паром болота и охотники палили в уток.
На Смоленском кладбище затерялась могила няни Пушкина. Там же художник Маковский и прочие герои России. Могила родителей Косыгина - ухоженная, охраняемая милицией. Я водил Ольгу по темному кладбищу, когда ухаживал за ней, и мы заходили в заброшенные склепы и часовни. Целовались. Темные ограды обелисков на белом снегу. Черные дырочки собачьих следов. И теплая шуба Ольги, под которой я грел после снежков руки.
14 октября 1982г.
Ездил к Аркадию Спичке в редакцию. Из восьми предложенных мною юморесок взял четыре. Остальные, как он выразился, хороши, но не пройдут. Цензура, коньюнктура и прочие соображения, в которые он меня не посвятил, но сказал, что сам от них устал. Есть простые понятия, сказал он - смешно, не смешно, умно или пошло; мне твои вещи нравятся, но начальство везде видит подвох и подкоп, потому и проблемы с печатанием. Если я тебя сейчас засвечу, как критикана и очернителя, от тебя шарахаться будут, даже если ты принесешь сказку про Курочку Рябу. Одним словом, терпи, казак - атаманом будешь. Так, кстати, любил поговаривать мой покойный родитель...
16 октября 1982г.
Сегодня ездил к Молодцовым под Тосно - помогал копать траншею для фундамента. Моросило. Промокли. Во время сильных шквалов прятались в туалете. Это пока единственное строение на их участке.
Молодцов рассуждал о музыкантах, дирижерах и прочих творческих работниках. У них, дескать, лица одухотворенные, творческие. Конечно... Он с утра встанет, кофе выпьет, коньячком опохмелится, на свое хреновине поиграет (муз. инструмент) и думает - какую бы бабу ему сегодня притиснуть? К кому бы под юбку залезть? И все заботы. А посади его управляющим трестом и увидишь, какое одухотворенное лицо у него будет к концу квартала или года, когда придет время за объемы отчитываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130