Ну, скажи, это по уму делается?
- А ты что, воевал? - спрашивал Фирсов. - Почему тебя немец к стенке ставил?
- Да какое воевал! Мне девять лет было, в Пушкинских Горах жил. В лес к партизанам бегали, еду да оружие носили. Поймали нас с братом и расстрелять хотели. Уже во двор вывели, мы стоим бледные, ноги не держат, а тут ихний офицер вышел. Посмотрел на нас и давай орать. Орал, орал, потом пинков надавал и на конюшню отправил - пороть. Еле до дому потом добрели - мать думала, нас уже расстреляли.
- А второй раз?
- Уздечку с медным набором украл. - Миша курил и равнодушно смотрел на таракана, ползущего по газовой плите. - Длительная история. Немцы тоже разные были. Не все такие, как их изображают...
Пропал потом Миша - поехал на Новый год к тетке и как в воду канул. Приходил потный оперативник с красными похмельными глазами, расспрашивал Фирсова о бывшем соседе, но Фирсов сказал, что ничего не знает. То, что в спецкомедатуре спокойней ничего не знать и ничего не видеть, Фирсов уловил быстро. С языком у него и раньше был полный порядок. "Язык до Вологды доводит, - сказал как-то Славка Гостомыслов, когда они шли с автобусной остановке по промерзшему поселку. - А вологодский конвой шутить не любит".
На Совете общежития разбирали персональные дела трех теток. В нашей спецкомендатуре две квартиры - женские. И вот эти тетки не поделили что-то. Скандалы, склоки, чуть ли не драки. Змеиный клубок какой-то, а не бабы. Комендант написала на них заявление.
Дали каждой слово в отдельности. Первая, по виду секретарша директора бани, начинает эдаким голубком рассказывать о несправедливом к ней отношении соседок. Утюг, сковородка, бигуди, белье на кухне... Мужики сдерживаются, чтобы не рассмеяться. Лица двух других соседок загораются негодованием и они пытаются встревать и объяснять инцидент на свой лад.
Получалось, что каждая из них - голубь мира, которого терзают коршуны и ястребы, живущие на одной площади. Хотя видно, что все они - порядочные курицы. Махоркин слушал, багровея, потом жахнул кулаком по столу и пообещал, что если они сейчас же не прекратят свой восточный базар, то оформит каждую на 15 суток за мелкое хулиганство. Присмирели. Опять смотрят голубками.
- Говорите по очереди!
- Иван Иванович, можно я скажу...
Дошло до того, что они стали сдавать друг друга с потрохами, с грязным бельем.
- У нее муж постоянно днюет и ночует в нашей квартире!
- А у нее ребенок все зимние каникулы жил и разбил мне зеркало, ябедничает другая.
- А она поздно приходит, и от нее пахнет спиртным.
- Ты мне наливала? Нет, ты скажи - ты мне наливала? Иван Иванович, не верьте ей - я вообще не пью.
И т. п.
Кончилось тем, что Махоркин вновь жахнул по столу и вынес по два месяца доп. ограничений. Каждой. А поначалу их грехи тянули на обычный выговор с недельным невыездом. Председатель 1-го отряда, пухловатый прораб Миша, только развел на перекуре руками: "Что я могу сделать? Заступайся, не заступайся... Вот такая у меня квартирка в отряде".
Часто вспоминаю Валеру. Погиб ровно в тридцать лет, накануне дня рождения. Нелепая и загадочная смерть. В самоубийство не верю, не тот был человек.
"Химик" Н. свалил в самоволку за несколько дней до Нового года и не давал о себе знать в спецкомендатуру. 31 декабря в 23-00, когда был накрыт стол и ждали тещу, в дверь позвонили. Оказалось - милиция из районного отделения, присланная за ним по телетайпограмме. Забрали, отвели в КПЗ. Там был еще один "химик". Холод в камере, как на улице. Там и встретил Новый год. На следующий день столовая, из которой привозят питание для задержанных, не работала. Дежурный капитан, пожилой мужик, год до пенсии, послал к себе домой, и им принесли эмалированную миску домашнего холодца, вареную картошку, банку салата и хлеба. Долго шушукались за дверью, потом капитан сказал:
- Да налей ты им, ребята замерзли. Все равно не наши - никто не узнает.
Сержант дал в окошко две кружки с водкой, граммов по 150.
- Только никому ни гу-гу. Поняли?
- Поняли!
На следующий день отправили в спецприемник на Каляева. Вернулся в комендатуру через месяц. И из всех эпизодов вспомнил только приятное начало своей месячной тюремной эпопеи - как им дали пожрать и выпить 1-го января. Про остальное махнул рукой: "На х...! Вспоминать не хочу!"
12 февраля 1982г.
В овощном магазине, перед закрытием, продавщица сноровисто отбирала из ящика в полиэтиленовый пакет морковку покрупнее. Я стоял один около ее отдела и смотрел в сторону, ожидая, когда она закончит это деликатное занятие. Она спрятала мешок под прилавок и протянула испачканную землей руку за чеком.
- Полтора кило моркови. Можно покрупнее.
Женщина с профессиональным удивлением вытаращилась на меня. Так смотрят, когда сморозишь глупость.
- Вы меня удивили бы, если попросили помельче. Все хотят покрупнее.
- Естественно, - сказал я. - Вы тоже. Тереть на терке ребенку мелочь неудобно, - немного спасовал я. - Вот и прошу покрупнее.
- Не удивили, не удивили, - равнодушно продолжала она, взвешивая морковку.
- Я вас не удивлять пришел, - строго сказал я. - А вот вы меня удивили. Не знаете, что вышла новая статья в УК об ответственности за укрывательство товаров от населения? 156, часть 3? Что у вас под прилавком? Мелочь отобрана?
- Да вы что? Я разве вам плохую кладу? Она вся стандартная. Если хотите, положу покрупнее. - И положила, порывшись в ящике, такую морковку, что 1,5 килограмма оказалось состоящим всего из нескольких штук.
Я вышел из магазина довольным и гордым.
За полгода пребывания на стройках я начал приобретать некоторую дерзость и нахальство. Как, например, теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130