.. Так просто, даю некоторым ребятам почитать...
Когда Лурье обмолвился о Вит. Кришталовиче, который на нервной почве попал с гастритом в больницу (вот, дескать, как человек переживает из-за своей повести!), эта девочка обиженно и гордо сказала:
- У меня тоже язва была. А сейчас опухоль!..
...Потом, за кофе, мы говорили с Лурье и Мусахановым о разрыве в поколениях, о том, что нынешних двадцатилетних напрочь не волнуют темы войны и прошлого, они даже не хотят знать, что была блокада, голод, война и послевоенная голодуха. И встал вопрос: а зачем им это? Каждое поколение живет заново. И многие думают, что ими все началось и ими кончится. И еще говорили о том, что самосознание народа - в литературе.
Была встреча с издателями. Характерно: издатели больше не жалуются на отсутствие бумаги, Теперь они жалуются на плохую полиграфическую базу. Нет мощностей, оборудование устарело...
После конференции я огорчился. Мне тридцать семь лет, книги нет, публикаций серьезных нет, и я все еще "молодой литератор". Тоскливо стало. Очень тоскливо. И главное - перспективы весьма хилые: книгу "высиживают" в издательстве года три, а она у меня еще и не собрана. И литературный каток давит и мнет: я уже начинаю осторожничать, недавний запал, когда я не думал, какое впечатление произвожу на редакторов - главное рукопись! - куда-то уходит, вдохновение тает, здоровый авантюризм уступает место унынию. Ну, напишу еще повесть, а кто будет ее печатать? В журналах портфели забиты двухгодичным запасом, брать ничего не хотят, шарахаются от авторов, разве что не вывешивают табличек: "У нас все есть, и нам ничего не надо!" А читать в журналах нечего, пишут плохо.
И кто виноват? Сам и виноват. Но три-четыре года назад я был полон оптимизма: пробьемся! Желание писать было огромное! А сейчас рядом с остатками оптимизма поселяется тоска. Нет, оптимизм еще жив, но больно сволочная у него соседка: тянет душу, руки вдруг задрожали сегодня.
Вчера говорил со Смоляровым по телефону, он подбодрил меня словами В. Конецкого, которые услышал от меня же: "Надо вьяб... и въяб..!"
Совет отличный! Надо выполнять.
3 декабря 1986г. Гараж.
Теперь мой постоянный сторож - Ваня Ермилов; у него есть помощник Чернышка. График работы сторожей утрясли, и их смены совпадают со сменами механиков. Иногда они могут меняться меж собой, но это их право.
Вечерами мы варим картошку, которую Ваня подбирает в овощных фургонах, пьем чай, курим и калякаем часов до двенадцати. После гимна я твердо сажусь за свои бумаги, и Ваня умолкает. Ему к пятидесяти, небольшого роста, худой, жилистый, с чуть грустными запавшими глазами. Плотник, электрик, кочегар. Сейчас, в основном - плотник. Сторожем он работает для штампа в трудовой книжке.
Живет с Тамарой - поварихой из детского садика в Молодежном. У него взрослый сын в Архангельской области, у нее детей нет. Ее муж - в тюрьме, развод она не оформляла. Ваня халтурит по плотничьему делу - ездит по дачам от Комарово до Белоострова, его знают и зовут каждый год на мелкие работы скамейку поставить, забор перебрать, столбы заменить, качели детям сделать, крыльцо подправить...
Иногда Ваня рассказывает о своей жизни.
...У Вани был школьный друг - на два года старше. Из соседней деревни. Он остался ради Вани на второй год, чтобы "подождать" и потом вместе поступать в ФЗУ при Дулевском фарфоровом заводе. Ваню не приняли.
Ему сказали:
- Нарисуй что-нибудь.
Ваня нарисовал самолет и танк.
Ему говорят:
- Нет, ты нарисуй цветочек или натюрморт.
Ваня нарисовал страшную штуку, и ему вернули документы.
Они с другом поехали по другим городам. Там Ваню тоже не брали - не подходил возрастом. А друга брали - он по возрасту подходил. Друг говорит:
- Ты иди учись еще годик, а я пока начну работать. А на следующий год поступишь, и я буду тебе помогать.
Так и сделали.
На следующий год Ваня поступил в ФЗУ, и друг ему помог: купил на толкучке брюки за сто двадцать рублей, пиджак и ботинки.
- Эти вещи как сейчас помню, - сказал Ваня.
Он ничего не знает о судьбе друга. Последний раз виделись после армии, давно это было.
До армии, одной шальной зимней ночью Ваня обогатился - выиграл в карты 30 тысяч. Это было в 1958 году. Утром он нанял за тысячу двух охранников и доехал с ними до районного центра, где и положил деньги на книжку.
Во время игры фортуна дважды отворачивалась от него: сначала он проиграл всю зарплату - 1200 рублей, затем пальто, заложенное в соседней комнате у перекупщика за 400 рублей, и лишь с последних рублей пошла пруха. Он складывал деньги за пазуху, и грудь у него была раздутая и шуршащая.
Тысяч двадцать Ваня взял в армию, по сберкнижке, и там, в Архангельской области, проел их. Не пропил, а проел в чайной при гарнизоне. Кормили в армии худо, без масла и булки. Утром - каша, хлеб, чай. В обед - суп, второе с мясом и хлеб. Третьего не было. На ужин - каша. Вот Ваня и проел двадцать тысяч за три года. И купил некоторые носильные вещи к демобилизации.
Во время войны Ваня голодал, в 1946-1948 тоже голодал. Живот был, как при водянке, и в бане его отца спрашивали: а что с парнем-то? Это когда отец только вернулся из лагеря (с трудового фронта) и еще не успел подкормить сына как следует. Отец привез три мешка сухарей и американские ботинки с подковами во весь каблук. Ботинки были взрослые, но Ваня надел их и пошел по деревне. Да! Еще батя привез шапку, которая сползала на глаза. В шапке и ботинках Ваня и прошелся по деревне.
- Как сейчас помню - шлеп! шлеп! по лужам. Ничего, кроме луж под ногами, и не вижу. Довольный - страшное дело! Батя вернулся! Сапоги есть! Шапка! Что ты!..
4 декабря, 6-30 утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130