Иван набивал рот сушеной картошкой и не мог разговаривать, только мычал.
Ваня после 7-го класса поступил в ремесленное на электрика. Только в "ремесле" и стал есть хлеб, до этого отдавал свой хлеб матери, а после ее смерти голодали, хлеба почти не видели. Ваня стал расти, немного окреп. Ремесленное училище было для него как санаторий.
24 января 1987г.
Сегодня Ольге 30 лет. А я работаю, подмениться не удалось. Вчера вручил ей подарки: нитку бус из голубого кварцевого переливта и агатовый брелок, купленные в магазине "Полярная звезда" на Старо-Невском. Максимка написал маме открытку, которую вручил сегодня утром.
В газетах - сплошная критика. Все бросились критиковать прошлое: формализм, казенщину, приписки. Комсомольские секретари, зажиревшие в креслах, усердствуют в новых призывах к обновлению, ускорению и перестройке.
Беспокоят меня кишечник и изжога с резью в желудке. Хожу по врачам, но дело это настолько долгое, что скорее помрешь, чем поставят диагноз. Анализы, очереди, теперь врач болеет. Хожу почти три месяца. Пью лекарства, вроде легче, но сейчас резь в желудке и опять изжога.
Тонус скачет по синусоиде. Работаю над "Шутом" урывками. Вчера за пять часов напечатал только три абзаца.
28 января 1987г.
Настроение хреновое - беспокоит живот. Ходил к врачу - добавили еще один диагноз, правда, с вопросительным знаком: язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки. Выписали новые лекарства. Нужен рентген и новые анализы. Слабость, вялость, тяжесть в животе, пишется плохо.
Песни Бориса Гребенщикова уже звучат по радио и ТВ.
5 марта 1987г.
Больше месяца не писал в дневник.
7-го февраля случилось в нашей семье "чп".
Я отвез Ольгу на "скорой помощи" в больницу с перитонитом. И получил обратно лишь 28-го. Делали тяжелую операцию. Как сказали потом врачи, ее жизнь была на волоске: привези мы ее несколькими минутами позже, и операция бы не понадобилась.
У нее побаливал живот - женские дела. Сходила к врачу - определили воспаление придатков, прописали уколы. Все равно болит. В тот вечер я, к счастью, был дома. Она лежала на тахте, я сидел на кухне за машинкой. Заходил к ней - "Как дела?" - "Ничего..." Смотрю - угасает, потом слезы из глаз и все: "Ничего...". Я накрутил номер "скорой", меня отправили в "неотложку" - машина будет в течении часа. Я опять в "скорую" - поговорил резко - приехали. Молодой парень, пока руки мыл, пока осторожно выспрашивал историю недуга - Ольга бледнеет, хотя и храбрится.
- Ну что, - спрашивает врачишка, - поедете в больницу?
Ольга пожимает плечами.
- Поедет! - говорю. - Забирайте немедленно. Вы что, не видите?
- Сейчас вызовем транспорт.
Вызвал. Я быстро одел Максима, собрался сам. Приехал парень грузинистого вида, принес носилки. Я сразу дал ему две пачки индийского чая: "Давай, кацо, быстро! Мы с тобой поедем".
- Не положено, - говорит.
- Знаю, что не положено. Я ее одну не оставлю. Едем!
Повезли нас в больницу Коняшина, на Московский проспект.
Ольга уже зеленеет. Как в приемном покое ее увидели - одежду сорвали, одеялом прикрыли и на тележку. Я с этой тележкой и бежал, помогал на пандус въехать, в лифт, до самой операционной. Один раз прямо на улице остановились, медсестра у нее быстро кровь взяла - и дальше! Максима в приемном покое нянечкам оставил.
До четырех ночи по больнице бродил. Максима тесть забрал.
Прооперировали. Перитонит. Что-то там лопнуло, и гной уже растекался.
- Хорошо, - говорят, - что операционная была не занята. Вовремя вы успели...
Вернулся домой, поспал немного, утром тапочки взял и поехал к ней в реанимацию. С медсестрами договорился, дал шоколадок, они показали, где вход. "Пять минут, - говорят, - не больше. И мы ничего не знаем, вы сами пришли". Вхожу - сумрачный свет из окон, капельницы блестят, лицо на койке бледнеет. Остановился у двери - одно ухо в палату, другое в коридор.
- Привет! - говорю. - Жива?
- Жива...
- Как себя чувствуешь?
- Ничего... - И что-то голос у нее изменился, не ее голос.
- Ольга, - говорю, - это ты?
- Нет, я не Ольга. Тут рядом еще одна комната есть...
- Извините. Поправляйтесь...
Нашел Ольгу, поговорили чуток. Лицо в капельках пота, но уже не бледное. Чмокнул. Ушел. Дождался лечащего врача. Поговорили...
Три недели жили вдвоем с Максимом. Ольга поправлялась плохо, доставали дефицитные лекарства, нервничали, приводили знакомых врачей из ВМА, подняли на ноги всех, кого могли, ежедневно ходили в больницу.
Вспоминать неохота - тяжело.
Максим вел себя образцово: помогал мне, рано ложился спать и рано вставал без капризов, в семь часов, т.к. меня послали на курсы по эксплуатации газобалонных автомобилей, и я десять дней ездил на Болотную улицу к 9 утра.
Вечерами, когда стало спокойней с Ольгой, срочно перепечатывал повесть для сборника - сокращал со 140 стр. до 90. Спал мало и отоспался лишь с окончанием курсов и возвращением жены. Слава Богу!
Морозно.
У меня обнаружили гастрит и колит. Глотал зонд с лампочкой на конце. Это было 10 февраля, когда Ольга еще лежала в больнице.
Сейчас Ольга дома, ходит еле-еле. Но уже лучше.
Много интересного в журналах "Новый мир" и "Нева".
16 апреля 1987г. Зеленогорск.
Вчера перебрался на дачу. Полдня устраивался: закупал продукты, наносил в баки воды, сменил постельное белье, прибрался в доме, затопил печку.
Потом обложил кирпичами буржуйку в теплице, сделал дополнительные стеллажи. Обледенелые кирпичи откапывал из-под снега - некоторые раскололись.
Вечером сажал рассаду: капусту, астру. Пытался топить буржуйку углем получается плохо. Много воды, хожу в сапогах.
"Шут" стоит на 125 стр.
"Вода такая чистая, что белье можно стирать", - сказала женщина, проходя мимо ручья с талой водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130