В "Авроре" вышло интервью с Б. Стругацким и членами семинара. Журнал еще не видел, и гонорар не получал.
По случаю холодов купил сегодня ватное одеяло. И пластинку Бориса Гребенщикова - "Аквариум". Пластинка первая, дай им, Бог, удачи.
12 июня 1987г.
Живем в Зеленогорске: я, Ольга, Максим и тетя Ната.
В начале июня был в Москве, в "Молодой гвардии". Редактировали рукопись.
Жуть!
Такого уровня понимания жизни и литературы я еще не встречал. Нечесаная тетка неопределенного возраста пыталась привести мою повесть к своему куриному мировоззрению. Перечитать повесть к моему приезду она не успела (говорит, читала в январе, в чем я сомневаюсь), но тут же взяла карандаш и стала подчеркивать все подряд.
Когда мы дошли за час до 5-й страницы, я учтиво заметил, что так работать не смогу, и - мое на то право - попросить другого редактора или забрать рукопись. Она немного опешила. До этого бойко приводила мне примеры Тургенева, Горького и Шолохова.
Я предложил ей читать повесть до конца, а завтра встретиться и работать. Я слышал, как она говорила главному редактору: "Рукопись очень тяжелая, и зря Кирюшин не отпустил меня в Ленинград".
К концу первого дня совместной работы она сказала, что ее уже трясет. Еще сказала, что с нами, ленинградцами, всегда много хлопот.
У меня к вечеру тоже разболелась голова, которую я лечил крепким индийским чаем в отдельном номере гостиницы "Орленок", напротив дома, где живет Горбачев - на пр. Косыгина. Про Горбачева мне сказал Коля Александров, которому я звонил. Коля - старый мент - выспросил меня, куда смотрят мои окна, и удовлетворенно заметил: "Все правильно. Кто же тебя поселит с видом на его резиденцию".
Редакторша пыталась склеивать абзацы, обещая: "Потом я их как-нибудь соединю".
Она путает нашествие кайзеровских войск на Петроград в 1918 году с Кронштадским мятежом 1923 года.
Кончилось тем, что рукопись мы вчерне подготовили (я пошел на некоторые компромиссы - убрал пиво, спирт и т. п.), но по трем пунктам не сошлись. Вечером я написал письмо гл. редактору, где указал разногласия, ошибочность толкования редактором этих мест, и добавил, что если моя редакция будет изменена, то я заберу рукопись книги. И уехал из Москвы, побродив по улице Горького, Красной площади и Александровскому садику, где в туалете меня отматерила уборщица - ей не понравилось, что я пришел в намытый туалет "ср...".
Сегодня Ольга продает остатки рассады.
Завтра мне на работу - отпуск "тю-тю".
Солнце, сухой восточный ветер, тепло.
Чистыми деньгами у нас на сегодня 1200 руб. Но еще масса обязательных расходов и 680 руб. долга. Только-только заткнуть дыры.
Сегодня Максим сам ходил в магазин и покупал булку и хлеб. Я шел сзади и приглядывал за ним. Все сделал верно.
14 июня 1987г. Зеленогорск.
Вчера ловили с Максимом форель в нашем ручье Тервайоки (название я вычитал в книге про Зеленогорск). Поймали пять форелей, маленьких, чуть больше кильки. Тетя Ната сварила нам уху. Ели.
Когда я в рыбацком азарте попросил Макса дать мне нового червяка, он высыпал их из банки на землю и взял одного.
- Давай быстрей, - поторопил я.
- Хороший червячок, - жалобно сказал Максимка, - скромненький такой. Даже жалко.
Закончили рассаду.
На книжке - 1000. С ума сойти! Никогда не было таких денег.
Сегодня приезжали Ольгины родители. Обедали. Солнечный денек. Ходили с Максимом в баню.
Я начинаю копошиться на огороде с утра и заканчиваю в 11-12 вечера, благо, белые ночи. Дни бегут. Завтрак-обед-ужин, и дня нет. Дела находятся ежеминутно. Посидеть покурить не удается. Курю на ходу. "Шут" лежит.
Ольга пробует шить юбки, хочет взять патент. Завтра ей на работу. Она лежит в постели и жалуется - как не хочется идти на работу и видеть скучные лица сотрудников.
Днем у нас было отличное настроение.
21 июня 1987 г. Гараж.
Сорок шесть лет назад, так же, в воскресенье, началась война.
Я попытался представить себя на месте моего отца: что он думал и чувствовал? а мать? старшие братья, сестра? Надежда еще ничего не могла чувствовать - она родилась в августе 1941. А Вере было всего три года...
На огород смотреть не могу. Надоел, измучил. Зайду в теплицу - скорее по привычке, - взгляну на помидоры, пройдусь, покуривая меж грядок и долой. Случаются дожди и, слава Богу, поливать не требуется.
Душа не на месте. Я обнаружил, что не знаю, о чем писать. Да и как писать - не знаю. Третья редакция "Шута ждет меня на 126 странице.
Все сюжеты и темы кажутся мелкими и неинтересными, Плохо на душе.
И беспощадный вопрос: а может, я бездарь, графоман, лентяй, сукин сын, болтун, тупица и болван?
О чем писать, что меня волнует?!
Не знаю... Совсем недавно казалось, что тем - уйма, только успевай строчить. Сегодня душа пуста. Читаю журналы - там горчичка после обеда запоздалое разоблачение перегибов. "Белые одежды" Дудинцева дочитать не смог. "Никто пути пройденного у нас не отберет" В. Конецкого читал с чувством легкой досады. Лишь "Зубр" Гранина доставил радость и еще "Брестский мир" Шатрова в "Новом мире", пьеса.
25 июня 1987. Дежурю в гараже.
Облачно, парит, тяжело дышится и полно идиотов вокруг. Боже, какие кретины встречаются, сердце плачет. Кажется, так писал Житинский. Но если бы только кретины и идиоты - сволочи вдобавок.
Ну чем не сволочь наш Николай Аркадьевич Кудряшок, оформленный слесарем-ремонтником и занимающийся в гараже неизвестно чем?
Сократить хотели - оставили, он как бы инженер по безопасности движения, министр без портфеля. Румяный военный пенсионер лет 55, смахивающий на поросеночка. Да его никакая перестройка не сдвинет с места. Сейчас его назначили секретарем парторганизации, и он воспрял духом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130