Зубочистки, вата, вазелин, зеркала.
Бривман спросил его, зачем.
– Мне нравится, когда нос чистый.
Мартин попросил Бривмана отправить письмо его брату. Миссис Старк проинструктировала: эти письма дулжно перехватывать и уничтожать. Бривман читал их, и от этого муки мальчика становились ближе.
Дорогой бандюга жирный бандюга, ты, грязный
Я получил твои последние тридцать четыре письма и за одну секунду увидел миллион вранья. Чтоб ты сдох от голода и твой хер лопнул с воплями и из него повылазили жуки после всего что ты ей обо мне сказал. Набей себе пасть полотенцами и бритвочками. Мамочка не дурья башка она тайно подглядела с фонариком и прочитала все ядовитое говно которое ты мне написал под одеялом.
с любовью твой брат,
МАРТИН СТАРК

14
Выходной. Невзирая на жару в автобусе, он был рад вернуться в Монреаль. Но какие подонки снесли лучшие кварталы города?
Он зашел к матери; объяснить, что он был в отъезде, не удалось. Всегдашний кошмар.
Он шел по Шербрук-стрит. Женщины Монреаля были прекрасны. Пущенные от крошечных лодыжек, их ноги выстреливали, словно управляемые ракеты, в атмосферы интимных высот.
Из складок и сгибов он создавал дикие теории.
Запястья, белые и быстрые, словно падающие звезды, погружали его в проймы. Сегодня им придется вычесывать его глазные яблоки изо всех своих волос.
Сотню рук возложил он на грэди, словно прятал там деньги.
Поэтому он позвонил Тамаре.
– Заходи, старик, дружище.
Запах скипидара. Еще одна группа мучительных автопортретов.
– Тамара, ты единственная женщина, с которой я могу поговорить. Последние две недели я засыпал, чувствуя твой рот в своей руке.
– Как лагерь? Как Кранц?
– Процветают. Но Сострадательным Ф. ему не стать никогда.
– Ты вкусно пахнешь. И такой загорелый. Ням-ням.
– Давай предаваться излишествам.
– Отличная идея в любой конкретной ситуации.
– Воспоем гениталии друг друга. Правда, ты ненавидишь это слово?
– В отношении женщин. В отношении мужчин оно вполне. Звучит, как что-то с петлями – что-то висящее. Наводит на мысль о люстре.
– Тамара, ты великолепна. Боже, мне нравится быть с тобой. Я могу быть чем угодно.
– Я тоже.
А Шелл с ее беззащитным даром, поразило его, вынудила его к какому-то благородству.
– Давай предадимся всему.
В пять утра они вышли из комнаты, чтобы обильно поесть в «Китайских Садах». Хохоча, как маньяки, они кормили друг друга палочками и решили, что влюблены. Официанты таращились. Они не потрудились смыть краску.
По дороге обратно они говорили о Шелл, о том, как она прекрасна. Он спросил Тамару – ничего, если он позвонит в Нью-Йорк.
– Конечно, ничего. Она – это совсем другое.
Шелл была сонная, но рада его слышать. Говорила с ним голосом маленькой девочки. Он сказал, что любит ее.
Рано утром он сел в автобус до лагеря. Бессмертная Тамара, она проводила его на автовокзал. После часа сна он назвал это настоящей привязанностью.

15
Теперь заглянем пристальнее в дневник Бривмана:
Вечер пятницы. Суббота. Религиозная музыка по громкой связи. Свят, свят, свят, Господь Саваоф. Земля полнится славой твоей. Если бы я только мог перестать ненавидеть. Если бы мог поверить тому, что они написали, завернули в шелк и увенчали золотом. Хочется написать СЛОВО.
Все наши тела смуглы. Все дети одеты в белое. Теперь мы способны поклоняться.
Забери меня снова домой. Построй мне дом снова. Дай поселиться в тебе. Возьми мою боль. Мне она больше ни к чему. Ничего прекрасного из нее не выходит. Она превращает листву в золу. От нее гниет вода. Она превращает тело в камень. Жизнь Святая. Позволь мне ее вести. Я не хочу ненавидеть. Позволь цвести. Пусть во мне расцветет мечта о тебе.
Брат, отдай мне новую машину. Я хочу поехать к моей любимой. Взамен предлагаю тебе это инвалидное кресло. Брат, отдай мне все деньги. Я хочу купить все, чего пожелает моя любимая. Взамен предлагаю тебе слепоту, так что остаток жизни ты сможешь прожить в абсолютном контроле над всеми. Брат, отдай мне жену. Это ее я люблю. Взамен всем шлюхам города я приказал предоставить тебе безграничный кредит.
Ты. Помоги мне работать. Вся работа рук моих принадлежит тебе. Да не станет приношение мое столь ничтожным. Не своди меня с ума. Не дай опуститься, в бреду выкликая имя твое.
Никакой плоти не люблю я, кроме своей.
Отведи из безопасности. Там, где я, безопасности нет.
Как мне посвятить дни свои тебе? Теперь я сказал это, наконец. Как мне посвятить дни свои тебе?

16

Дорогая моя Шелл,
Твоя серьга из нефрита, филигранное серебро. Я представил ее на твоем ухе. Потом твою голову сбоку и пряди волос на ветру. Потом все лицо. И всю твою красоту.
Потом я вспомнил, с каким подозрением ты принимала хвалу красоте, и восславил душу твою, ту единственную, в которую верю.
Я понял, красота твоих глаз и тела – лишь одежда души по будням. Душа обратилась в музыку, когда я спросил, что носит она по субботам.
Люблю тебя, милая моя,
Лоренс

17
Энн и Бривман оказались вместе на ночном дежурстве. Сидели на ступеньках одного из корпусов, дожидаясь, пока отметятся все воспитатели.
Да, да, Кранц уехал в город по лагерным делам.
Ее коса походила на толстую петляющую реку. Светляки – некоторые высоко, чуть не в верхушках сосен, некоторые под корнями.
Вот мое стихотворение тебе.
Я тебя не знаю, Энн.
Я тебя не знаю, Энн.
Я тебя не знаю, Энн.
Вечная тема: крошечные мухи и мошки, швыряющие себя на электрическую лампочку.
– Вот в такую ночь неплохо бы напиться, – сказала она.
– А мне неплохо бы протрезветь.
Начался дождик. Он поднял к нему лицо, стараясь выдать себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62