– Я хочу задать вам один вопрос, – сказал он. – Вы уверены, что этот человек наберет завтра утром абсолютное большинство голосов?
– Уверен, Пол. Если мы вообще можем быть в чем-нибудь уверены, – ответил Браун.
– Как же это так? – воскликнул Джего. – Почему я должен за него голосовать? Почему должен отдавать ему победу? Меня втравил в это Кристл. Так почему же теперь-то я должен ему подчиняться?
– Вы должны сдержать свое слово, – сказал Браун. – Мне никогда не нравилась эта затея, но вы дали слово и должны его сдержать.
– Ну, а это уж мне решать – должен я или не должен!
– Разумеется, – по-прежнему совершенно спокойно сказал Браун. – Но я надеюсь, что вы решите его сдержать. Иначе ваши противники объявят, что Кроуфорд в подобных обстоятельствах свое слово сдержал бы, а значит, они с самого начала были правы.
– И вы тоже теперь считаете, что они с самого начала были правы?
– Я, как и раньше, глубоко убежден, что они ошибаются.
– Даже сейчас, когда узнали, что я готов нарушить свое слово?
– Я знаю, что иногда вас обуревают искушения, от которых я, по счастью, избавлен. Но я, кроме того, знаю, что вы умеете с ними справляться.
– Вы настоящий друг, Артур, – с внезапно проснувшейся благодарностью проговорил Джего.
Он посмотрел на нас измученными глазами и сказал:
– Выходит, завтра утром я должен сам отдать победу Кроуфорду. И этим я тоже обязан Кристлу. Я знаю, вы считали его своим другом, Артур, но, по-моему, он гнуснее их всех.
– Я понимаю ваши чувства, Пол, – проговорил Браун, – однако вы не правы.
– Неужели вы даже теперь готовы ему доверять?
Браун улыбнулся грустно, иронично и мудро, этой улыбкой он дал нам почувствовать, что будет доверять Кристлу так же осторожно, как и раньше. Браун неплохо изучил своих друзей и прекрасно знал, что они всего лишь люди, а поэтому от них можно ожидать и предательства, и беззаветной преданности. Люди всегда остаются людьми. Понимая это, Браун никогда не падал духом, но в его спокойном оптимизме я не раз замечал оттенок грустной иронии.
– А как же вы-то будете теперь здесь работать? – спросил его Джего.
– Пол, – мягко ответил ему Браун, – мне было очень важно добиться вашего избрания, и я не смог этого сделать. Вы, безусловно, имеете право меня обвинять, но не забывайте, что и мне первое время будет здесь не так-то легко. Меня глубоко огорчают наши разногласия с Кристлом. И мне очень тяжко сознавать, что ректором станет Кроуфорд. Короче, если не считать вас, я больше, чем кто бы то ни было, удручен нашим поражением.
– Это же очевидно, – поддержал я Брауна.
– Но я не собираюсь удаляться в пустыню, – проговорил Браун. – Нам не повезло, к тому же мы далеко не лучшим образом вели предвыборную борьбу, и я никогда не прощу себе ваших мытарств. Но это случилось, Джего, и с этим необходимо смириться. Мы не дети, и нам придется ладить с нашими коллегами, потому что работать мы будем вместе.
– Что же касается меня, – сказал он, – то я постараюсь как можно быстрей восстановить в колледже мирную рабочую атмосферу. Я понимаю – на это потребуется время. К сожалению, года два-три мы наверняка будем разъединены.
Джего глянул на своего самого последовательного приверженца. Каждый из них переживал поражение по-своему. Последние слова Брауна были для Джего пустым звуком: они не имели отношения к его несчастью. Джего чувствовал себя беспредельно одиноким.
Браун видел, что Джего невыносимо страдает, но больше не утешал его. Он сделал все, что мог. Он сказал мне:
– Я всегда говорил, что результаты выборов нельзя предрешать заранее. Вы ведь, наверно, помните мои предостережения? К несчастью, я оказался прав.
Он искренне сочувствовал Джего, очень тяжело переживал собственное поражение, и все же – я уверен в этом – ему было приятно, что он оказался таким дальновидным.
Зазвонил телефон. Жена Брауна спросила его, почему он опаздывает к обеду. Браун сказал, что ему совестно бросать сейчас Джего, но я пообещал отвести его к себе и накормить.

44. Стыд и отчаяние

Джего сидел у камина. Отблески пламени временами освещали его лицо, сглаживая тяжелые, резкие морщины. Он глядел в огонь и отрешенно молчал. Я выкурил сигарету, потом другую. А потом тихонько, как если бы он спал, вышел из комнаты и спустился в кухню – посмотреть, чем я смогу его накормить.
Еды у меня почти не было – об этом позаботился Бидвелл. Все же я обнаружил хлеб, немного сыра и масла, а в маленькой баночке – к своему удивлению – немного икры (подарок одного из учеников), которая, видимо, не понравилась Бидвеллу.
Поставив поднос на столик возле камина, я сходил за бутылкой виски и стаканчиками. Когда я вернулся, Джего уже начал есть.
Он ел сосредоточенно, истово и жадно, словно после многодневной голодовки. И упорно молчал – только благодарил меня, если я подливал ему виски или протягивал нож. Съев половину булки и большой кусок сыра, он посмотрел на меня с юношески наивной улыбкой.
– Большое спасибо, – проговорил он.
И опять улыбнулся.
– До сегодняшнего вечера, – сказал он, – я мечтал устроить после выборов банкет для своих друзей. Разумеется, мне пришлось бы сделать это втайне от наших бывших противников. Им нельзя… было бы очень скверно, если б мы напомнили им, что еще недавно колледж был разделен на враждующие партии. А все-таки банкет для своих друзей я устроил бы непременно.
Джего говорил спокойно и бодро, точно он решил отдохнуть и на время отринул от себя страдания. Мне было ясно, что он все еще надеется , все еще не прочувствовал до конца, что банкета не будет. Я знал по собственному опыту, как медленно человек осваивается с жестокой действительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113