– Ну вот, про историков мне сказать больше нечего. – После этого он сразу же перешел к другому предмету.
Джего проявил благородство, а может быть, даже милосердие, по я не понял, как к этому отнесся Винслоу. Он сидел не шевелясь, по-прежнему опустив голову вниз. Возможно, он просто не слышал, о чем говорилось на собрании. Сам он упорно молчал, и, когда мы оценивали годовую работу колледжа, ему пришлось напомнить, что он обязан принять участие в официальном голосовании.
В час дня, когда мы сделали перерыв, нам подали холодный ленч; но почти все члены Совета очень проголодались и ели с большим аппетитом. Винслоу закусывал стоя, повернувшись лицом к окну. Я заметил, что Рой смотрит на него с горестным сочувствием. За последние две недели он помрачнел еще сильнее и старательно уклонялся от разговоров с коллегами. Увидев, что он пристально наблюдает за Винслоу, я почувствовал тревогу; но когда кто-то предложил ему распить бутылку вина и он отказался, тревога отпустила меня: я решил, что он в состоянии сдерживаться.
После ленча Джего сделал доклад о предварительных экзаменах. Ему задали пару вопросов, высказали несколько высокопарных критических замечаний, а потом поздравили с успехом.
– Разумеется, те молодые люди, чьи работы признаны всего лишь посредственными, не делают чести нашему колледжу, – подводя итог, сказал Деспард-Смит. – Однако в общем и целом мы можем считать, что наши питомцы успешно закончили курс. Я правильно уловил вашу мысль, старший наставник?
– Не совсем, господин председатель. По-моему, мы можем гордиться их успехами.
– Вы согласны с этим, наставник? – спросил Деспард-Смит Брауна.
– Совершенно согласен, – ответил Браун. – И хочу обратить внимание коллег на замечательную организационную работу декана.
Меня неожиданно поразило слово «питомцы», и до самого конца собрания, которое, впрочем, кончилось довольно быстро, я размышлял об изменениях в нашем языке. Деспард-Смит пользовался лексикой девяностых годов – нынешние преподаватели сказали бы не «молодые люди», не «питомцы», а «дипломники» или «выпускники», в то время как сами студенты называли себя в конце тридцатых годов «парнями» или «ребятами». В нашей профессорской забавно перемешивались языковые стили разных эпох. Старик Гей, например, говорил «наверно», когда мы сказали бы «обязательно» или «наверняка» – «так вы наверно придете завтра в колледж?» – это слово сохранилось вето лексиконе с семидесятых годов прошлого столетия. Пилброу, стараясь не отставать от века, пользовался по большей части новейшими речениями, а вот Деспард-Смит до сих пор сохранял верность стилю девятнадцатого века: он постоянно повторял «ей же богу», «милейший молодой человек», «сударь мой», «питомцы». Кроуфорд очень любил выражение «ученые занятия» – так говорили при Эдуарде VII. Короче, слушая речи членов нашего Совета, можно было реконструировать при желании лексику самых разных эпох.
Между тем собрание кончилось. Я хотел дождаться Роя и поэтому не торопился уходить из профессорской. Винслоу неподвижно сидел за столом, как будто у него не было сил, чтобы встать. Через несколько минут мы остались в профессорской втроем – Рой, Винслоу и я. Рой не сказал мне ни слова, даже не посмотрел на меня – он подошел к Винслоу и сел с ним рядом.
– Я всей душой сочувствую Дику, – проговорил он.
– Вы очень добры.
– И вам тоже – потому что вам пришлось сидеть на этом дурацком собрании. Уж я-то знаю, как это невыносимо в несчастье – быть у всех на глазах, да еще и слушать о себе людские пересуды.
В голосе Роя звучало неподдельное страдание, и Винслоу удивленно посмотрел на него.
– Их пересуды гроша ломаного не стоят, но человеку-то хочется, чтобы его оставили в покое, – с надрывом продолжал Рой. – Так нет же, у нас не хватает на это благородства! Да я и вообще-то не верю в человеческое благородство. А вы? Вы верите, Винслоу? Вы знаете, что они все сейчас думают, знаете? «Ну, теперь-то у него поубавится спеси», – вот что они все сейчас думают. Они прекрасно помнят, как вы умели их осадить. А теперь толкуют друг другу, что вы, мол, просто заносчивый грубиян, и ничего больше. Да только не заслуживают они никакого внимания. Никто из нас не заслуживает.
Его звонкий голос срывался от лихорадочного возбуждения. Винслоу молча смотрел на него. Потом сказал:
– Слова людей всегда заслуживают внимания, молодой человек.
– Ну, разумеется! В словах людей всегда есть доля правды – про кого бы они ни говорили! – Рой расхохотался.
Я уже шел к нему вокруг стола, чтобы хоть как-нибудь, хотя бы силой, остановить его. Он заговорил о сплетнях про него и Джоан. Я схватил его за плечо, но он оттолкнул меня. Он сказал, что в трепотне Найтингейла тоже есть доля правды.
– Хотите знать всю правду? – вскричал Рой. – Мы оба страдаем. Может быть, вам станет немного легче…
– Успокойтесь, Калверт! – решительно перебил его Винслоу. – Не хочу я ничего о вас знать.
– Вот поэтому-то я вам все и расскажу! – На столе перед Винслоу лежал листок чистой бумаги. Рой придвинул его к себе и начал быстро писать. Я попытался помешать ему. Он выругался и крикнул:
– Отстань, Льюис! Мне надо написать признание! – Он был как в лихорадке. – Только для Винслоу. – Он написал что-то еще, расписался и с кривой усмешкой протянул листок казначею.
– У вас был кошмарный день! – воскликнул он. – Храните этот листок, он всегда подтвердит вам, что люди не стоят никакого внимания!
Рой торопливо попрощался и ушел.
– Н-да, мучительная сцена, – сказал Винслоу.
– Через несколько минут он придет в себя.
– Вот уж никогда не подумал бы, что Калверт способен устроить такое позорное представление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113