Я думаю сейчас о старухе, которую вы обидели, о многих других женщинах, о беззлобных и безропотных мужчинах, о веселых ребятишках. Знайте, что вы – преступник. Вашим преступлениям нет никакого оправдания. Ваше существование бессмысленно.
После чего я выстрелил.
Потом сел и стал ждать. Прошло минут десять, а я все сидел наедине с убитым. И вдруг почувствовал, что невероятно хочу спать. Просто безумно. Не лучше ли сперва проспаться как следует, а потом сдаваться полиции?
Я написал на листке бумаги, что меня заставило убить водителя, подписался инициалами и, как обычно, положил убитому в карман.
Прогулявшись километра два, я поймал такси и поехал домой. Заснул глубоким сном, видел приятные и даже веселые сны, проснулся около девяти утра.
Приняв душ и сытно позавтракав, я выбрал свой лучший костюм. Потом вспомнил, что уже два месяца не платил по счету за телефон. Я выписал чек, положил его в конверт, надписал адрес. Заметил, что у меня кончились почтовые марки, и решил зайти перед полицейским участком на почту.
По пути я сообразил, что марки продают в аптеке за углом, как раз по пути. Раньше я сюда не ходил. Хозяин, одетый в белый халат, сидел и читал вслух газету, рассыльный его слушал. На мой приход он не обратил внимания.
– На листке бумаги нашли отпечатки пальцев, – сказал он. – Его почерк известен, инициалы тоже. Почему же полиция медлит?
Рассыльный пожал плечами.
– На кой черт отпечатки, если убийца не найден? И что толку от почерка, если его не с чем сравнить? И хотел бы я знать, сколько тысяч горожан имеют инициалы «Л. Т.»?
– Ну, я пошел, – добавил он минуту спустя.
Аптекарь углубился в газету. Я кашлянул. Он перевернул страницу и поднял голову.
– Слушаю.
– Мне, пожалуйста, марку за четыре цента.
Лицо у него стало таким, будто я ткнул ему кулаком в бок. Он пристально поглядел на меня с полминуты, поднялся со стула и медленно направился в другой конец аптеки.
Я пошел было за ним, но что-то отвлекло мое внимание. Вскоре я почувствовал спиной его тяжелый взгляд и обернулся.
Аптекарь стоял в другом конце аптеки, пренебрежительно сжимая между пальцами марку в четыре цента.
– Вы что, думаете, что я сам ее вам принесу?
– Спасибо.
Я занялся своим кофе.
– Вы действительно не рассердились? – настойчиво спросила официантка.
– Ну что вы, что вы! Ничуть.
Она взяла газету, что лежала на соседнем пустом столике.
– Прошу вас! Можете почитать за кофе. Бесплатный подарок от нашего ресторана…
Когда официантка отошла от меня, я заметил, что кассирша смотрит на нее округлившимися глазами.
– Что с тобой, Мейбл?
Мейбл с опаской оглянулась:
Никогда не знаешь, с кем имеешь дело. В нынешние времена лучше быть вежливым.
Я читал, прихлебывая кофе. Одна заметка меня особенно заинтересовала. Некий мужчина накалил на плите горсть монет и бросил их детям, обходившим дома в канун Праздника всех святых. Суд приговорил его к жалкому штрафу в двадцать долларов.
Я записал его имя и адрес.
Доктор Бриллер закончил осмотр.
– Можете одеваться, мистер Тернер.
Я взял рубашку.
– Не появилось ли со времени моего последнего визита какое-нибудь чудодейственное лекарство?
Он добродушно рассмеялся.
– Кажется, еще нет…
Он посмотрел на меня, что-то вспоминая:
– Кстати, вы решили, как проведете оставшееся вам время? Решение было принято, но я предпочел ответить:
– Еще нет.
Казалось, он встревожился.
– Лучше было бы что-нибудь решить… Вам остается всего три месяца. Обязательно сообщите мне, как только надумаете.
Пока я одевался, Бриллер присел в кресло и развернул оставленную на столе газету.
– Занятный убийца, не правда ли? Он перевернул страницу.
– Но больше всего, пожалуй, меня удивляет реакция публики. Вы читали письма, которые публикуют сейчас газеты?
– Нет.
– Его убийства пользуются почти всеобщим одобрением. Некоторые читатели готовы предоставить убийце необходимые фамилии и адреса.
Надо бы выписать эту газету, подумал я.
– Кроме того, – продолжал Бриллер, – волна вежливости, как цунами, затопила город.
Я застегнул пиджак.
– Мне прийти через две недели?
Он отложил газету.
– Да. И постарайтесь смириться со своей судьбой. Все мы когда-нибудь умрем.
Да, но день собственной смерти был ему неизвестен и располагался где-то за пределами обозримого будущего.

Доктор Бриллер принимал меня вечером: было около десяти, когда я вышел из автобуса и направился в сторону дома.
Не дойдя до угла, я услышал выстрел. Повернул на Милдинг-Лейн и увидел на пустом тротуаре невысокого мужчину с пистолетом, склонившегося над мертвым телом.
Я подошел ближе.
– Бог мой, да ведь это полицейский! – воскликнул я.
Мужчина поднял голову.
– Мой поступок может показаться чрезмерным, но он разговаривал со мной совершенно неприемлемым образом…
– Понятно, – сказал я.
– Я оставил машину поблизости. А фараон поджидал, когда я вернусь к ней. Оказалось, что я забыл взять водительские права. Я бы, конечно, не пошел на эту крайнюю меру, если бы он ограничился обычным внушением. Ибо я виновен и полностью это признаю. Но он допустил оскорбительные выпады, в недопустимом тоне выразился о моих умственных способностях и внешнем виде, высказал нелепое предположение, не украл ли я этот автомобиль, а под конец, верите ли, позволил себе усомниться в том, законнорожденный ли я…
От волнения я прикрыл глаза.
«Как он смел! Поверьте мне, моя мать была просто ангел. Ангел!»
Я вспомнил, как тоже нарушил когда-то правила уличного движения, правда, при переходе дороги. Я бы согласился на выговор и даже на штраф, но полицейский счел за лучшее произнести проповедь, сдобренную ругательствами и насмешками – и все это на глазах у любопытствующих пешеходов.
1 2 3 4