Он взял бисквит, откашлялся и старательно произнес:
– Я не бвой енок.
Элизабет взъерошила его длинные светлые волосы:
– Разве, дорогой? Какая ужасная неприятность!
Фримен топнул ногой и скривил губы:
– Я не бвой енок! – завопил он.– Я бвой бупуг!
Посмеиваясь, Элизабет начала освобождать шкаф, стоящий около кровати. Пока Фримен пытался протестовать, сражаясь с потоком согласных, она взяла его клубный пиджак и пальто. Потом постелила простыню, побросала на нее рубашки, носки и все прочее и связала в большой узел.
Элизабет вынесла вещи Фримена, вернулась, сняла с его постели белье, отодвинула кровать к дальней стенке, а на ее место поставила детскую кроватку.
Вцепившись в манеж, Фримен смотрел, как исчезают предметы из его прежней жизни, и не мог произнести ни слова.
– Лисби, бомоби ме, я!..– Он сдался и стал искать что-нибудь, чем можно было бы писать.
Собрав все силы, он сдвинул манеж к стене и большими буквами, слюной, которая текла у него изо рта, написал:
ЭЛИЗАБЕТ, ПОМОГИ МНЕ! Я НЕ РЕБЕНОК.
Затем он начал стучать кулаком в стену, и ему удалось привлечь внимание Элизабет, но когда он показал ей на записку, буквы успели высохнуть. Расплакавшись от огорчения, Фримен прошлепал к стенке и стал восстанавливать свое послание. Прежде чем он успел написать две или три буквы, Элизабет подхватила его на руки и вынула из манежа.
На обеденном столе стоял всего один прибор, а рядом Фримен увидел новый высокий стул. Безуспешно пытаясь произнести что-нибудь членораздельное, Фримен почувствовал, что его сажают на детский стул и повязывают вокруг шеи салфетку.
Во время еды он внимательно наблюдал за Элизабет, надеясь увидеть на неподвижном лице хотя бы мимолетный знак узнавания, намек на то, что она понимает – двухлетний ребенок, сидящий рядом с ней, является ее мужем. Фримен играл с едой, рисуя кривые буквы на подносе вокруг своей тарелки, но когда он показывал их Элизабет, она хлопала в ладоши, словно разделяла с ним радость новых открытий, а потом вытирала поднос. Вконец измучившись, Фримен позволил ей отнести себя наверх и остался лежать в новой кроватке, плотно укутанный крошечным одеялом.
Время работало против него. Теперь он спал большую часть дня. Проснувшись, некоторое время чувствовал себя посвежевшим и полным сил, которые, правда, быстро убывали. После каждого приема пищи на него наваливалась невыносимая дремота, и глаза закрывались сами собой, как если бы он принял сильнодействующее снотворное. Фримен смутно понимал, что продолжает меняться и что ничего не может с этим поделать, – вот уже, проснувшись, он с трудом сумел сесть. А усилия, которые ему приходилось прикладывать, чтобы встать на свои слабые подкашивающиеся ноги, бесконечно его утомляли.
Он разучился разговаривать и теперь лишь невнятно бормотал и булькал. Лежа на спине и потягивая теплое молоко из бутылочки, Фримен понимал, что ему не на кого больше надеяться, кроме Хансона. Рано или поздно он зайдет и обнаружит, что его приятель бесследно исчез.
Сидя на ковре на веранде, опираясь спиной на подушку, Фримен заметил, что Элизабет вытащила содержимое из ящиков его стола и сняла все книги с полок у камина. Похоже, что для окружающих она стала вдовой с годовалым сыном, которая потеряла мужа сразу после медового месяца.
Она уже начала привыкать к своей новой роли. Гуляя по утрам – Фримен лежал в коляске, а перед самым его носом болтался пластмассовый зайчик, раздражавший его до невозможности, – они встречали людей, которых Фримен знал в лицо, и никто ни на секунду не усомнился в том, что он – сын Элизабет. Они наклонялись над коляской, тыкали ему в живот пальцами и восхищались его замечательными размерами и великолепным развитием. Кое-кто вспоминал ее мужа, и Элизабет отвечала им, что он отправился в длительное путешествие. Похоже, она мысленно попрощалась с Фрименом и навсегда выбросила его из головы.
Он понял, что ошибался, когда они возвращались с прогулки, оказавшейся для него последней.
Они приближались к дому, вдруг Элизабет остановилась и с сомнением встряхнула коляску, очевидно не зная, стоит ли идти дальше. Кто-то позвал их – издали, – и пока Фримен пытался вспомнить, кому принадлежит такой знакомый голос, Элизабет наклонилась и подняла верх коляски у него над головой.
Неожиданно Фримен увидел Хансона, который навис над коляской, вежливо приподняв шляпу.
– Миссис Фримен, я всю неделю пытаюсь до вас дозвониться. Как дела?
– Прекрасно, мистер Хансон, – Элизабет развернула коляску так, чтобы она оказалась между ней и Хансоном. Фримен заметил, что она на мгновение смутилась.– У нас сломался телефон.
Хансон обошел коляску, с интересом наблюдая за Элизабет.
– А что случилось с Чарльзом в субботу? Ему пришлось уехать по делам?
Элизабет кивнула:
– Он ужасно расстроился, мистер Хансон, – но у него возникли серьезные проблемы. Его не будет некоторое время.
«Она знает», – подумал Фримен.
Хансон заглянул в коляску:
– На утреннюю прогулку, дружок? – И добавил, обращаясь к Элизабет: – Прекрасный ребенок. Я просто обожаю сердитых детей. Соседский?
Элизабет покачала головой:
– Сын приятеля Чарльза. Нам пора идти, мистер Хансон.
– Зовите меня Роберт. Надеюсь, мы скоро увидимся. Элизабет улыбнулась, ее лицо снова было спокойно:
– Не сомневаюсь.
– Отлично! – Хитро улыбаясь, Хансон пошел прочь. Она знает!
Потрясенный, Фримен сбросил одеяло и посмотрел вслед удаляющемуся Хансону. Тот повернулся, чтобы помахать Элизабет, которая подняла руку в ответ, а затем въехала в ворота.
Фримен попытался сесть, неотрывно глядя на Элизабет и надеясь, что она заметит гнев у него на лице.
1 2 3 4 5 6