Например, этот дом в Блуа и комната с двумя дверьми, о которых вы тут болтаете! Что же вы делали в то время, как барышню уводили?
– Я сражался с людьми, охранявшими дом, – ответил я, стараясь проглотить душивший меня гнев. – Я сделал все, что мог. Если бы дверь поддалась, все кончилось бы хорошо.
Он мрачно взглянул на меня.
– Это все пустые выдумки! – насмешливо сказал он.
Затем он опустил глаза и, казалось, на время погрузился в задумчивость; а я стоял перед ним, смущенный этим новым оборотом дела, вне себя от ярости, не зная однако, на что излить ее, глубоко уязвленный его оскорблениями, не имея надежды добиться удовлетворения.
– Слушайте! – резко сказал он после двух-трех минут мрачного размышления, в течение которых я, со своей стороны, испытывал чувство жгучего унижения. – Нет ли здесь кого-нибудь, кто мог бы установить вашу личность или подтвердить вашу историю каким-нибудь другим образом, сударь? Пока я не узнаю, как обстоит дело, я ничего не могу сделать.
Я угрюмо покачал головой. Я мог бы протестовать против его грубого и несправедливого ко мне отношения. Но к чему это могло привести, когда, он прикрывался именем своего повелителя?
– Ах, да! – сказал он с таким видом, словно внезапно что-то вспомнил. – Чуть не забыл. У меня тут есть люди, еще недавно бывшие при дворе короля Наваррского в Сен-Жан д'Анжели. Если вы действительно господин де Марсак, которому было дано это поручение, то вы конечно ничего не будете иметь против того, чтобы повидаться с ними?
Предложение это поставило меня в крайне затруднительное положение. Откажись я подвергнуться предложенному суду, я тем самым признаю себя самозванцем. Согласись я повидаться с незнакомцами, мне казалось вероятным, что они могли не узнать меня или же намеренно отречься от меня, чтобы еще ухудшить мое положение. Я колебался; но Рони стоял передо мной в ожидании ответа, и я, наконец, согласился.
– Хорошо! – коротко сказал он. – Сюда, пожалуйста! Они здесь… Задвижка с фокусом. Но, сударь, я ведь хозяин.
Повинуясь его указанию, я первым прошел в следующую комнату, чувствуя несказанное унижение от необходимости обращаться к незнакомым лицам. С минуту я не видел никого: день клонился к вечеру; длинная, узкая комната, в которую я вошел, освещалась лишь пылавшим в очаге огнем. Кроме того, я и сам был, вероятно, смущен. Думая, что проводник мой ошибся или что гости его уже уехали, я повернулся к нему, чтобы попросить объяснения. Он указал мне вперед. Я сделал еще несколько шагов. В эту минуту молодая, красивая дама, сидевшая в тени большого очага, вдруг, словно испугавшись, встала с места, устремив на меня взгляд. Свет горевшего дерева падал с одной стороны на ее лицо, придавая ее волосам золотистый оттенок.
– Ну! – сказал господин де Рони голосом, показавшимся мне несколько странным. – Вы, кажется, незнакомы с барышней?
Она действительно была мне совершенно незнакома; я поклонился ей, не говоря ни слова. Она, со своей стороны, важно и молча ответила на мой поклон.
– Нет ли здесь кого-нибудь другого, кто знал бы вас? – продолжал господин де Рони насмешливо, но с той же странностью в голосе, которая поразила меня раньше; теперь она была еще более заметна. – Если нет, господин де Марсак, то боюсь… Но осмотритесь же кругом, осмотритесь кругом, сударь! Я не хотел бы быть слишком поспешным в своем суждении.
С этими словами он положил руку мне на плечо с такой простотой и с такой внезапной переменой во всем своем обращении, что я положительно не знал, верить ли своим глазам. Я машинально взглянул на даму и заметил, что ее сверкавшие при свете огне глаза смотрели на меня очень милостиво. Смущение мое увеличилось в тысячу раз, когда, повернувшись в том направлении, куда указывал мне Рони, я увидел ничто иное, как саму мадемуазель де ля Вир, словно выросшую передо мной из-под земли. Она вышла из тени очага, скрывавшего ее до сих пор, и стояла предо мной, мило приседая, с тем же выражением на лице и в глазах, которое я заметил на лице барышни.
– Мадемуазель! – пробормотал я, не в силах отвести от нее глаз.
– Да, сударь, мадемуазель! – ответила она, приседая еще ниже и напоминая скорее ребенка, чем женщину.
– Здесь? – пробормотал я, разинув рот и смотря на нее во все глаза.
– Здесь, сударь, благодаря храбрости одного мужественного человека, – ответила она таким тихим голосом, что я едва расслышал.
Затем, опустив глаза, она отступила назад в тень, словно сказала уже слишком много или же боялась, что все ее существо говорило слишком красноречиво. Она была одета с большим блеском. Ее изящная фигурка при свете огня походила скорее на фею, чем на женщину. Вся она, и особенно смягчившееся выражение ее лица, так мало походили на барышню, которую я видел забрызганную грязью и с трудом держащуюся в седле от усталости, что я не знал, не померещилось ли мне все это, и по-прежнему ничего не понимал. Тут господин де Рони несколько раз милостиво обнял меня, прося у меня извинения за обман, к которому его побудило отчасти странное наше знакомство в гостинице, а отчасти желание усилить радостную неожиданность, которую он имел для меня в запасе.
– Пойдемте! – сказал он, увлекая меня к окну. – Я вам покажу еще нескольких из ваших старых друзей.
Я взглянул в окно и увидел внизу, на дворе, трех моих лошадей, выставленных в ряд. На Сиде сидел Симон Флейкс, который, увидев меня, с торжествующим видом поклонился мне. Около каждой лошади стояло по конюху, а по обеим сторонам – по человеку с факелом. Мой собеседник весело рассмеялся.
– Это устроено по распоряжению Мэньяна, – сказал он. – У него на такие вещи тонкий вкус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147