– Если бы ваше величество поверили мне не только в этом, но и еще кое в чем другом, это было бы очень полезно для Франции.
Сохраняя вежливый тон, он в то же время вкладывал в свои слова столько независимости и значения, что мне невольно вспоминалась старая поговорка: «Хороший хозяин, смелый слуга!»
– Об этом мы и поговорим здесь, – ответил король. – Но один говорит мне одно, другой – другое: кому же мне верить?
– Я ничего не знаю о других, – тем же тоном отвечал Рони. – Но мой государь имеет все права на то, чтобы ему верили. Влияние, которым он пользуется во французском королевстве, может быть сравнимо только с влиянием вашего величества. Он, кроме того, король и родственник, а ему тяжело видеть, что мятежники, как случилось еще так недавно, позволяют себе наносить вам оскорбления.
– Да, зато их глава! – воскликнул Генрих, поддаваясь внезапному возбуждению и с бешенством топнув ногой о пол. – Он меня больше не будет беспокоить! Слышал ли мой брат об этом? Скажите, сударь, дошла до него эта новость?
– Он слышал об этом, сир.
– И он одобрил? Он, конечно, одобрил?
– Без сомнения этот человек был изменником, – уклончиво ответил Рони. – Вся его жизнь была одним вероломством, сир. Кто может это оспаривать?
– И он заплатил за свое вероломство, – прибавил король, опуская глаза на пол и внезапно переходя из прежнего возбужденного состояния в угрюмое. Губы его шевелились. Он неслышно прошептал что-то и начал размышления о прошлом. – Господин де Гиз! – пробормотал он наконец с насмешливой улыбкой и с оттенком ненависти, которая говорила о старых, но не забытых обидах. – Да будь он проклят! Теперь он уже умер, умер. Но и мертвый он все-таки беспокоит нас. Не так ли говорится в стихе, батюшка?.. А! – и он вдруг вздрогнул. – Я чуть не забыл. Но это худшее из всех зол, которые он причинил мне, – продолжал он, поднимая глаза и вновь поддаваясь возбуждению. – Он лишил меня Матери Церкви. Уж теперь редко кто из священников решается подойти ко мне близко… А затем они вздумают еще отлучить меня от Церкви. Но я надеюсь на спасение души: у Церкви нет более верного сына, чем я.
Забывая о присутствии Рони и о его поручении, он, казалось, готов был малодушно удариться в слезы, когда Рамбулье, словно случайно, с грохотом уронил на пол свои ножны. Король вздрогнул и, проведя раза два рукой по лбу, казалось, овладел собой.
– Да! – сказал он. – Мы, без сомнения, найдем какой-нибудь выход из всех наших затруднений.
– Если вашему величеству, – почтительно отвечал Рони, – угодно будет принять помощь, предлагаемую моим государем, то, смею думать, эти затруднения исчезнут тем скорее.
– Вы думаете? – возразил Генрих, – Хорошо, дайте мне руку. Пройдемся немного.
Сделав знак господину Рамбулье отойти в сторону, он начал прохаживаться с Рони взад и вперед по комнате, беседуя с ним пониженным голосом.
До меня долетали лишь отрывки разговора в те минуты, когда они подходили к моему концу галереи. Однако, связав их между собой, я кое-что понял. Я слышал, как король, приближаясь ко мне, сказал: «Но Тюрен предлагает»… А затем: «Верить ему? Но я не вижу, почему мне ему не верить? Он обещает»… Далее: «Республика, Рони? Это его план? Он не посмеет. Он и не может. Франция – королевство, порученное по воле Бога моему роду».
Из этого и некоторых других случайных слов, которых я теперь уже не помню, я заключил, что Рони побуждал короля принять помощь короля Наваррского и предостерегал его против коварных предположений виконта Тюрена. Однако упоминание о республике, казалось, возбудило гнев его величества скорее против Рони, осмелившегося намекнуть на такое, чем против Тюрена, которого он, очевидно, не считал способным на это. Он остановился в нескольких шагах от меня.
– Докажите! – сказал он с досадой. – Но можете ли вы это доказать? Можете ли доказать это? Заметьте, сударь, я не удовольствуюсь одними слухами. В настоящее время здесь находится поверенный Тюрена… Полагаю, вы не знали, что у него есть здесь поверенный?
– Вы говорите о Брюле, сир, – отвечал Рони, не колеблясь. – Я его знаю, сир.
– Мне кажется, в вас сидит сам дьявол, – ответил Генрих, с любопытством взглянув на него. – Вам, по-видимому, известно решительно все. Но заметьте себе, друг мой, он держится со мной вполне откровенно! И я не могу поверить одним только слухам, даже если бы они исходили от вашего государя… Однако, – прибавил он после минутного молчания, – я люблю его.
– И он вас, ваше величество. Он только желает доказать это.
– Да, знаю, знаю, – поспешно ответил король. – Верю, что он любит меня. Верю, что он желает мне добра. Но в моем народе поднимается дьявольский вопль… А Тюрен тоже не скупится на хорошие обещания… И я, видите ли, не знаю, – продолжал он, поигрывая чашей и шаром, – не лучше ли мне вступить в согласие с ним?
Рони выпрямился во весь рост.
– Могу ли я говорить с вами открыто, сир, как бы со своим государем? – сказал он, проявляя меньше почтительности и больше горячности, чем раньше.
– Ах, говорите что вам угодно, – ответил Генрих. Но он сказал это мрачно и посмотрел на своего собеседника уже менее благосклонно.
– В таком случае, осмелюсь высказать то, о чем ваше величество думаете. Вы опасаетесь, сир, что, приняв предложение моего государя и победив своих врагов, вы не сумеете так легко избавиться от него самого.
Генрих взглянул на него с видимым облегчением.
– Вы называете это дипломатией? – сказал он с улыбкой. – Однако, что если это действительно так? Что вы скажете на это? Помнится, мне пришлось как-то слышать побасенку о коне, который вздумал поохотиться за оленем и для этой цели посадил себе на спину человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147