Но по дороге лошадь Мари потеряла подкову, и мы долго разыскивали кузнеца. Затем в Этампе, где мы остановились завтракать, нас заставили долго ждать. Так что солнце уже садилось, когда мы первый раз в жизни подъезжали к Парижу.
Красный отблеск заката озарил восточные холмы, на которых высвеченные закатными лучами выделялись башни Notre-Dame и одиноко стоящая колокольня St. Jacques de Boucherie. Несколько высоких крыш, выделявшихся над другими, были так же облиты ярким светом, и огромное темное облако, растянутое с севера на юг и похожее на человеческую голову, висело над городом и постепенно переходило в окраске от одного цвета к другому, начиная от кроваво-красного, потом фиолетового, кончая черным, по мере сгущения сумерек.
Проехав через ворота и несколько мостов, мы были совершенно ошеломлены непривычным для нас шумом и суетой. Сотни человек двигались взад и вперед по узким улицам. Женщины перекрикивались из окон домов. Колокола нескольких церквей звонили couvre-feu . Глаза наши разбегались, глядя на эти высокие дома с крутыми крышами и башенками всевозможных видов, на эти причудливой архитектуры церкви, на скопления горожан (некоторые из них были самого свирепого вида), толпящихся на углах зловонных переулков и провожавших нас недобрыми взглядами.
Вскоре дорогу нам преградила толпа, собравшаяся смотреть на кавалькаду из шести сеньоров, переезжавших улицу. Они ехали попарно, небрежно развалившись в седлах, перекидываясь словами и не обращая никакого внимания на собравшихся подле них людей и их замечания. Их изящная осанка и великолепие их костюмов и вооружения превосходили все виденное нами до сих пор. За ними пешком шла дюжина лакеев и пажей, шутки и смех которых долетали через головы толпы и до нас.
В то время как я смотрел на них, лошадь Бюре, испуганная движением в толпе, попятилась на мою, и Бюре разразился напрасными ругательствами. В тот же момент внимание мое было отвлечено Круазетом, который прикоснулся к моей руке своим хлыстом и воскликнул в большом волнении:
— Посмотри-ка! Разве это не он?
Я стал смотреть в указанном направлении, насколько позволяла взбесившаяся подо мной лошадь, напуганная еще и ругательствами Бюре, и взгляд мой остановился на последней паре кавалеров.
Они переезжали поперек улицу, так что я мог видеть их только сбоку и, собственно, ближайшего к нам всадника. Это был чрезвычайно красивый молодой человек, лет двадцати двух или двадцати трех, с длинными локонами, падавшими на его кружевной воротник, и в шелковом оранжевом плаще. У него было весьма симпатичное и доброе лицо, но он был совершенно незнаком мне.
— Я готов поклясться! — воскликнул Круазет. — Это сам Луи… мсье де Паван!
— Этот? — отвечал я, когда толпа разошлась, и мы смогли двигаться далее. — Ни в коем случае!
— Нет, не тот! Другой, рядом! — воскликнул Круазет.
Но я не разглядел другого всадника. Повернувшись в седлах, мы пристально вгляделись им вслед, и мне показалось, что фигура второго человека напоминает Луи. Но Бюре, по его словам знавший Павана, только смеялся над этим.
— Ваш друг гораздо шире в плечах! — И мне думалось, что он прав, хотя много значил и покрой одежды. — Они наверное возвращаются из Лувра, после игры в «ранте», — продолжал он. — Адмиралу наверное лучше, потому что ближайший к нам был мсье де Телиньи, его зять. Другой же, о котором вы говорили — граф де ля Рошфуко.
С этими словами он свернул в какую-то узкую улицу вблизи реки, и мы могли рассмотреть находившуюся неподалеку темную массу построек, которая, по словам Бюре, и была Лувром, жилищем короля. Из этой улицы мы повернули в короткий проулок, и тут Бюре остановил свою лошадь и громко постучал в тяжелые ворота одного из домов. Было так темно, что когда ворота открылись, и мы въехали во внутренний двор, мы смогли разглядеть только силуэт высокого дома с крутою крышей, выделявшийся на фоне темнеющего неба, и группку людей с лошадьми в ближайшем к нам углу двора. Бюре ничего не сказал им, но когда мы слезли с лошадей, указал нам слугу, который должен был проводить нас к мсье де Паван.
При мысли, что наше длинное путешествие кончилось и что мы вовремя успеем предупредить Луи о грозившей ему опасности, мы позабыли все наши мучения и усталость. Бросив поводья Жану, мы весело побежали по лестнице за слугой. Ура! Дело было сделано наконец!
Дом, в то время как мы проходили по длинным его коридорам и поднимались по лестнице, показался нам полным народа. Мы слышали голоса и не раз могли различить бряцание оружия. Но проводник наш, ни разу не останавливаясь, молча привел нас в небольшую комнату, освещенную висячей лампой.
— Я извещу мсье де Паван о вашем приезде, — сказал он почтительно и скрылся за тяжелой занавесью, отделявшей нашу комнату от другой. При этом до нас долетел шум разговора и звон стеклянной посуды.
— У него, вероятно ужинают гости, — сказал я, чувствуя некоторое волнение и стараясь смахнуть хлыстом пыль со своих сапог (я помнил, что мы теперь были в Париже!).
— Он будет поражен, увидев нас, — сказал Круазет, засмеявшись, хотя тоже испытывал заметное волнение.
Так мы стояли в ожидании нашего хозяина. Минута проходила за минутой, и я раздумывал — вероятно под впечатлением виденной кавалькады, окажется ли мсье де Паван в Париже таким же человеком, каким он был в Кайлю, и будет ли придворный кавалер так же ласков с нами, как жених Кит. Я пребывал в раздумьях, не в силах решить занимавший меня вопрос, когда кто-то раздвинул тяжелую занавесь. У дверей стоял улыбаясь громадного роста человек в великолепном черном костюме с большим белым воротником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52