— Будь он проклят! — воскликнул в праведном негодовании Круазет. Я не сказал ничего, вспомнив, что этот нищий пользовался особым покровительством Катерины. В памяти моей всплыл случай, бывший незадолго до того, когда в бытность виконта дома, у нас устроилась большая соколиная охота на пари. Безер и Катерина ехали тогда вместе по улице: при этом Катерина подала нищему монету, а Безер швырнул ему весь свой выигрыш.
Сердце мое сжалось при этом воспоминании. Но не надолго. Он все-таки уехал или собирался уехать. Мы оставались неподвижны, устремив глаза по направлению маленькой кавалькады из семи всадников, двигавшейся к северу по белой дороге, и продолжая следить за ними, перекидываясь временами словом-другим, пока наконец движение их не замедлилось, и они не стали подниматься по крутой горной дороге в Кагор, а затем и в Париж.
С радостными возгласами — с Круазетом во главе, мы бросились через террасу и двор в одну из внутренних комнат замка, куда вбежали, едва переводя дух.
— Он удрал! — закричал громко Круазет.
— Он поехал в Париж, и пусть его преследуют всякие неудачи!
При этом мы подбросили в воздух шляпы и испустили торжествующий вопль, но ожидаемой поддержки со стороны присутствующих дам не последовало. Когда мы подняли упавшие шляпы и посмотрели несколько сконфуженно на Катерину, она, вся бледная, глядела на нас полными презрения глазами.
— Глупые вы, глупые, — только и сказала она.
Этого было достаточно, чтобы уничтожить меня. Я ожидал, что лицо ее прояснится при нашем известии, но вместо того, оно носило незнакомое мне доселе выражение. Эта добрая, кроткая Катерина назвала нас дураками! И безо всякой к тому причины! Я ничего не мог тут понять и в своем смятении обратился к Круазету. Он же смотрел на Катерину испуганными глазами, а мадам Клод вообще плакала тихонько в своем углу. Меня охватило тяжелое предчувствие предстоящей беды.
— Глупые, — повторила наша кузина с горечью в голосе, нервно ударяя носком башмачка по паркету. — Уж не думаете ли вы, что он мог унизиться до мщения вам? Или, что он мог бы повредить мне, оставшись здесь, на одну сотую долю против того как… — тут она остановилась, как будто не находя слов для выражения своего презрения.
— О! Он мужчина! Он понимает! — воскликнула она, гордо поднимая голову. — А вы что — мальчишки! Разве вы можете это понять!
Я смотрел, пораженный, на эту разгневанную маленькую женщину. Трудно было представить, что это наша кузина. А Круазет, сделав шаг вперед тем временем, поднял что-то белое, валявшееся у ее ног.
— Да, прочтите это! — воскликнула она. — Прочтите! О! — и она с таким безудержным гневом ударила своей рукой по столу, что кровь показалась у нее на пальцах.
— Зачем вы не убили его? Зачем вы не пользовались случаем? Ведь вас было трое против одного! — почти шипела она.
— Он был в вашей власти! Вы могли убить его, но не сделали этого! Теперь он убьет меня!
Мадам Клод в это время тихим голосом произносила имя Павана, призывая всех святых.
Через плечо Круазета я прочитал письмо. Оно начиналось так, без всякого обращения: «У меня есть неотлагательное дело в Париже, мадемуазель, касающееся столько же вас, как и меня: я должен увидеть Павана. Он отдал вам свое сердце. Оно принадлежит вам, и я доставлю его вам по принадлежности. Или его правую руку, которую он также отдал вам… В этом я ручаюсь своим словом.»
Письмо было без подписи, и написано какой-то красной жидкостью. Может быть кровью… Какая низкая, жалкая выходка! На адресе было написано грубым почерком «Мадемуазель де Кайлю», и стояла печать с гербом Видама — волчьей головой.
— Негодяй! Презренный негодяй! — вскричал Круазет.
Он первым прочел письмо и понял его смысл. Глаза его наполнились слезами, но это были слезы гнева.
Страшное негодование охватило и меня. Я был весь как в огне, поняв всю безграничную жестокость этого низкого человека, способного так мучить невинную девушку.
— Кто доставил это письмо? — закричал я громовым голосом. — Кто подал его мадемуазель? Как оно попало ей в руки? Отвечайте же!
Одна из горничных со слезами пролепетала, что письмо дал ей Франциск для передачи мадемуазель. Я заскрежетал зубами, а Мари вышел из комнаты, чтобы найти Франциска, а заодно и стремянной ремень.
Видам, без сомнения, захватил это письмо с собой, будучи в уверенности, что его не допустят до свидания с моей кузиной. Уходя один через ворота, он решил воспользоваться представившимся случаем и, наверное, отдал послание Франциску, прибавив к нему какую-нибудь мелкую монету, чтобы тот доставил его по назначению.
Мы молча переглянулись с Круазетом, сообразив все это.
— Он будет ночевать сегодня в Кагоре, — сказал я мрачно.
— Я так не думаю, — тихо отвечал он, отрицательно качая головой. — У него свежие лошади, и мне кажется, он будет продолжать путь. Он привык скоро путешествовать. А теперь, когда…
Я кивнул, хорошо понимая, что он хотел сказать далее.
Катерина опустилась на стул, склонив голову на руки, беспомощно распростертые на столе. Но услышав эти последние слова, или под влиянием какой-то новой мысли, она вскочила на ноги в совершенном отчаянии. Лицо ее подергивалось, фигура сгорбилась, как будто она испытывала физическое страдание.
— О, я не могу долее выносить этого! — простонала она. — Неужто никто ничего не сделает? Я сама поеду за ним! Я скажу ему, что откажу Павану! Я сделаю все, все, что он захочет, только бы он пощадил его!
Круазет с рыданиями выбежал из комнаты. Для нас были просто невыносимы страдания молодой девушки, но мы не могли ничем ее успокоить, прекрасно понимая ту ужасную угрозу, которая заключалась в письме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52