Гаргуф, спустившийся уже до половины веревки, замер и перестал двигаться. При свете факелов, которые несли с собой бунтовщики, можно было видеть каждый узел веревки, конец которой волочился по земле при каждом движении Гаргуфа. Направляясь к входу в замок, негодяи должны были пройти в двух шагах от этого места. Возможно, что, ослепленные ярким светом факелов, они в своем возбуждении могли и не заметить веревки.
У меня перехватило дыхание, когда передний из шайки поравнялся с нею — мне показалось, что он что-то увидел. К счастью, он прошел мимо и вошел в подъезд. За ним последовали и другие. У меня отлегло от сердца. Оставалась одна женщина, та самая, что осыпала меня ругательствами, когда я появлялся в окне.
Она бежала, торопясь нагнать других, и можно было надеяться, что она тоже ничего не заметит. Факел она держала в правой руке так, что свет приходился между нею и веревкой. Как сумасшедшая она размахивала факелом, танцуя и приглашая остальных мужчин скорее разграбить замок.
Вдруг женщина остановилась напротив веревки, словно присутствие человека, сделавшего ей так много зла, имело на нее какое-то особенное влияние. Я видел, как она медленно повернула голову и, отдалив факел в сторону, внимательно стала смотреть вверх. Через секунду она увидела Гаргуфа!
С радостным криком мегера бросилась к концу веревки и стала тянуть ее к себе, как будто таким путем она могла скорее овладеть несчастным управляющим. Мужчины, вошедшие было в дом, услышали ее хохот и вернулись обратно. Стоя на коленях на самом краю крыши, я дрожал всем телом, встречаясь с волчьими взглядами этих устремленных вверх глаз. Что же чувствовал в это время человек, поплатившийся за свой эгоизм и висевший беспомощно между небом и землей!
Он начал проворно взбираться опять наверх и поднялся уже футов на двенадцать, но вдруг силы оставили его. Никакие человеческие мускулы не выдержали бы такой работы. Он хотел было добраться до следующего узла, но не мог.
— Тяните меня кверху! — прохрипел он едва слышно. — Ради самого Бога!
Но бунтовщики уже ухватились за конец веревки, и втащить его наверх не было никакой возможности, даже если б у меня хватило на это сил. Я крикнул ему, чтобы он поднимался сам, если хочет спасти свою жизнь, ибо через минуту будет уже поздно.
Он понял, с трудом добрался до ближайшего узла и опять повис. Потом, сделав невероятное усилие, дотянулся до второго. Я слышал треск его мускулов и тяжелое дыхание. Осталось преодолеть еще три узла, и он будет на крыше.
Вдруг он поднял голову и устремил на меня взор, полный отчаянья. Силы его иссякли. Мятежники с хохотом принялись раскачивать канат из стороны в сторону. Руки управляющего ослабели, и он со стоном спустился на два или три узла. Затем он опять уцепился за веревку и замолк.
Между тем внизу собралась целая толпа. Все выли и прыгали, словно собаки, дожидающиеся лакомой пищи.
Я не мог видеть теперь лица Гаргуфа, но от этого ужасного зрелища кровь стыла у меня в жилах. Поднявшись и с ужасом ожидая, что вот-вот он упадет вниз, я пошел прочь от края крыши. Но едва я сделал пару шагов, как вспышка яркого света ослепила меня и раздался громкий выстрел. Тело управляющего мешком упало вниз, а на том месте, где он висел только что, вилось легкое облачко дыма.
Гаргуф не избег мести своих врагов.
IX. ТРЕХЦВЕТНЫЙ БАНТ
Впоследствии мы узнали, что бунтовщики набросились на труп Гаргуфа и растерзали его, как дикие собаки. Но тогда с меня было довольно и того, что я видел.
Несколько минут я держался за трубу, дрожа, как женщина, и едва не падая в обморок. Я был единственным зрителем этой страшной драмы; одиночество, холодный ветер наверху и свалка внизу потрясли меня до глубины души. Если бы негодяи вздумали напасть на меня в то время, я не смог бы и пальцем шевельнуть.
К счастью, отрезвление пришло быстро и неожиданно.
Позади меня послышались чьи-то шаги, и чья-то рука легла на мое плечо. То была маленькая маркиза де Сент-Алэ.
— Вы вернетесь к нам? — сказала она, вопросительно поднимая ко мне свое лицо, казавшееся в темноте серым.
Я, наконец, оторвался от трубы. Мне стало стыдно, что в припадке малодушия я совсем забыл о ней.
— Что случилось? — спросил я.
— Дом горит.
Она произнесла это так спокойно, что сначала я не поверил ей, хотя и знал, что это должно было случиться.
— Что такое? Как горит? — глупо спрашивал я.
— Да, горит, — все так же спокойно повторила она. — Дым поднимается по чуланной лестнице. Видимо, они подожгли восточный флигель.
Я бросился с нею к лестнице: через щели двери, ведущей на крышу, вился легкий дымок, едва заметный во мраке. Женщины уже бежали с этого места, и около струйки дыма, становившейся все заметнее и гуще, остались только я, да мадемуазель.
Когда я влезал на крышу, мне казалось, что я смело встречу эту опасность. Тогда представлялось, что хуже всего было попасться в руки мятежников вместе с женщинами в тех роскошных апартаментах, где так сильно пахло розовой пудрой и жасминовыми духами.
Теперь же угрожавшая нам гибель действительно была ужасна.
— Мы должны скорее убрать кирпичи и открыть другую дверь! — закричал я. — Скорее открывайте другую дверь!
— Они уже открывают, — отвечала мадемуазель.
Действительно, все, кто был на крыше, сгруппировались около второго хода, разбрасывая кирпичи, которыми мы завалили его.
— Мадемуазель, идите скорее, — кричал я. — Негодяи внизу, по всей вероятности, занялись грабежом, и мы сумеем спастись. Все равно, ничего другого нам не остается.
В темноте и распространившемся дыму уже в нескольких шагах нельзя было ничего видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79