Саше было найдено, разорванное в клочки, за много миль отсюда.
— Там, куда я бросил его, мадемуазель, чтобы отвлечь внимание ваших клевретов и получить возможность вернуться сюда. О, поверьте мне! — продолжал я тоном, в котором уже отчасти сказалось мое торжество. — Вы ошиблись! Вы сделали бы лучше, если бы больше доверяли мне. Я не такое ничтожество, каким вы считаете меня, хотя вы однажды и одержали надо мною верх; я все-таки мужчина, мужчина, одаренный силой, смелостью и, как вы сейчас убедитесь, великодушием.
Она содрогнулась.
— В оранжевом саше, насколько я знаю, было восемнадцать ценных камней?
Она не ответила, но продолжала смотреть на меня, словно под влиянием чар. Она даже затаила дыхание, ожидая, что я скажу дальше. Она до того была поглощена моими словами, что в эту минуту двадцать человек могли бы подойти к ней, и она ничего не увидела бы и ничего не заметила бы.
Глава VIII. ЛОВКИЙ УДАР (продолжение)
Я вынул из-за пазухи маленький пакетик, завернутый в кусочек мягкой кожи, и подал ей.
— Не угодно ли раскрыть это? — сказал я. — Здесь заключается то, что потерял ваш брат. Что здесь находится все, потерянное им, этого я не могу утверждать, потому что я рассыпал камни по полу, и очень может быть, что некоторых не поднял; но их легко можно будет найти, так как я знаю, где они должны находиться.
Она взяла сверток у меня из рук и начала медленно разворачивать его дрожащими пальцами. Секунда — и каменья заблистали у нее в руках своим кротким сиянием, тем сиянием, которое погубило не одну женщину и не одного мужчину заставило позабыть о чести. Глядя на них, я сам удивился, что устоял против искушения.
— Я не могу сосчитать, — сказала она беспомощно, — сколько их тут?
— Восемнадцать.
— Так и должно быть, — сказала она.
Она сжала свою руку, затем снова разжала и повторила это движение еще раз, словно желая удостовериться, что она не грезит и что драгоценные каменья действительно у нее в руках. Затем вдруг, с неожиданною запальчивостью, она обернулась ко мне, и ее прекрасное лицо, заострившееся от жажды обладания, снова приняло злобное выражение.
— Ну? — пробормотала она, сжав зубы. — Какова же ваша цена? Ваша цена?
— Я сейчас скажу, мадемуазель, — серьезно ответил я. — Дело очень просто. Вы помните тот день, когда я шел за вами по лесу — неосторожный и наивный поступок с моей стороны. Мне кажется, с тех пор прошел уже целый месяц, но в действительности, если не ошибаюсь, это было лишь позавчера. Вы назвали меня тогда несколькими грубыми именами, которых, из уважения к вам, я не стану теперь повторять. Единственная награда, которой я требую за возвращение этих драгоценностей, заключается в том, чтобы вы взяли теперь назад свои слова.
— То есть как это? — сказала она. — Я вас не понимаю.
Я медленно повторил свое требование.
— Единственная награда, которой я требую, мадемуазель, это — чтобы вы взяли назад свои слова и сказали, что я не заслужил их.
— А бриллианты? — хриплым голосом воскликнула она.
— Они ваши, они не мне принадлежат. Они ничего не составляют для меня. Возьмите их и скажите, что вы не считаете меня… Нет, я не могу повторить этих слов, мадемуазель!
— Но тут еще что-то есть! Что еще? — воскликнула она, закидывая назад голову и устремляя на меня свои горящие глаза. — А мой брат? Что с ним? Что будет с ним?
— Что касается его, мадемуазель, то я предпочел бы, чтобы вы не сообщали мне о нем больше, чем я знаю, — тихо ответил я. — Я не хочу вмешиваться в это дело. Впрочем, вы правы. Есть еще одна вещь, о которой я не упомянул.
Я услышал глубокий вздох…
— Она заключается в том, — медленно продолжал я, — чтобы вы позволили мне остаться в Кошфоре на несколько дней, пока войско здесь. Мне сказали, что двадцать солдат и два офицера квартируют у вас в доме. Вашего брата нет. Я прошу у вас, мадемуазель, позволения занять временно его место и предоставить мне право защищать вас и вашу сестру от всяких обид. Вот и все!
Она поднесла руку к голове и после долгой паузы пробормотала:
— Ах эти лягушки! Они квакают так, что я ничего не слышу.
И затем, к моему удивлению, она вдруг круто повернулась и пошла через мост, оставив меня одного. На мгновение я остолбенел и, глядя ей вслед, недоумевал, какая муха ее укусила. Но через минуту, если не раньше, она вернулась назад, и тогда я все понял. Она плакала.
— Мосье де Барт, — сказала она дрожащим голосом, который показал мне, что сражение мною выиграно, — больше ничего? Вы не имеете никакого другого наказания для меня?
— Никакого, мадемуазель.
Она снова накинула шаль на голову, и я уже не видел ее лица.
— Это все, чего вы просите?
— Это все, чего я прошу пока, — ответил я.
— Я согласна, — медленно и решительно сказала она. — Простите, если, на ваш взгляд, я говорю об этом слишком легко, если я придаю столь малое значение вашему великодушию или своему стыду, но я теперь не в состоянии ничего больше сказать. Я так несчастна и так напугана, что… в настоящую минуту все другие чувства для меня недоступны, и для меня не существует ни стыда, ни благодарности. Я точно во сне! Дай Бог, чтобы все это прошло как сон! На нас обрушилась тяжкая беда. И вы… мосье де Барт… я… — она запнулась, и я услышал сдавленные рыдания. — Простите меня… Я не в силах… У меня ноги закоченели, — добавила она вдруг. — Вы можете проводить меня домой?
— Ах, мадемуазель! — с раскаянием воскликнул я. — Какое я грубое животное! Вы стоите босиком, и я задерживаю вас здесь!
— Ничего, — ответила она голосом, от которого у меня все запрыгало внутри. — Зато вы согрели мое сердце, мосье. Уже давно я не испытывала этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62