Я медленно расхаживал по саду, раздумывая об этом и нервно сбивая шпагой головки цветов. Что если они в самом деле нашли и арестовали его? Не трудно ли будет мне тогда примириться с кардиналом? Но если я постараюсь предупредить их — а я имел основание думать, что для меня поимка беглеца была делом лишь нескольких часов, — то рано или поздно я должен буду стать лицом к лицу с мадемуазель.
Еще так недавно эта перспектива очень мало страшила меня. Начиная с первого дня нашего знакомства, и в особенности с того момента, когда она так отчитала меня в лесу, мое мнение о ней и мои чувства по отношению к ней представляли странную смесь вражды и симпатии; я питал к ней вражду, потому что вся ее прошлая и настоящая жизнь была совершенно чужда мне, — и вместе с тем меня влекло к ней, потому что она была женщиной, и беззащитной. После этого я обманул ее и купил ее доверие, возвратив ей драгоценности, что до некоторой степени насытило мою жажду мести, но затем, как прямое последствие этого, симпатия к ней снова взяла перевес, так что я уже сам не знал, что чувствую и что намерен делать. Положительно, я не знал, что намерен делать.
Я стоял в саду, потрясенный мыслью, которая только что родилась в моем мозгу, как вдруг услышал ее шаги и, обернувшись, увидел ее перед собою.
Ее лицо напоминало апрель, улыбка сияла сквозь слезы. Ее фигура отчетливо выделялась на фоне желтых подсолнечников, и в эту минуту я был особенно поражен ее красотой.
— А я вас ищу, мосье де Барт, — сказала она, слегка покраснев, быть может, потому, что мое лицо явственно отразило восхищение. — Я должна поблагодарить вас. Вы не дрались и все-таки победили. Моя служанка только что явилась ко мне и сообщила, что они уходят отсюда.
— Уходят? — повторил я. — Да, мадемуазель, они покидают ваш дом.
Сдержанный тон, которым я произнес эти слова, удивил ее.
— Какое волшебное средство употребили вы? — спросила она почти веселым тоном: удивительно было, какую перемену произвела в ней надежда. — Кроме того, мне интересно знать, каким образом вы избежали дуэли?
— После того, как подвергнулся оскорблению? — с горечью спросил я.
— Мосье, я не говорю этого, — с укоризной возразила она.
Ее лицо затуманилось. Я понимал, что это соображение, до сих пор, может быть, действительно не приходившее ей в голову, еще усилило ее недоумение.
Я сразу решился.
— Вы слышали когда-нибудь, мадемуазель, — внушительно спросил я, ощипывая засохшие листья с кустика, подле которого стоял, — о человеке по фамилии де Беро? Он, кажется, известен в Париже под прозванием «Черной Смерти».
— О дуэлянте? — переспросила она, с изумлением глядя на меня. — Да, я слышала о нем. Два года тому назад он убил в Нанси одного из наших молодых дворян. Ужасная история, — прибавила она, содрогаясь, — ужасный человек! Да хранит Бог наших друзей от встречи с ним!
— Аминь, — спокойно сказал я, но, несмотря на все усилия, не мог выдержать ее взгляда.
— Ну, так что же? — спросила она, встревоженная моим молчанием. — Почему вы заговорили о нем?
— Потому что он теперь здесь, мадемуазель.
— Здесь! — воскликнула она. — В Кошфоре?
— Да, мадемуазель, — мой голос был тверд. — Это я!
Глава Х. КЛОН
— Вы! — воскликнула она голосом, который точно ножом полоснул мне по сердцу. — Вы, мосье де Беро? Это невозможно!
Искоса взглянув на нее, я не мог прямо смотреть ей в лицо, но увидел, что кровь отхлынула от ее щек.
— Да, мадемуазель, — тихо ответил я. — Де Барт — фамилия моей матери. Явившись сюда, чужой для всех, я принял эту фамилию для того, чтобы меня никто не узнал, для того, чтобы ни одна женщина не боялась разговаривать со мною. Я… но для чего докучать вам всем этим? — прибавил я, возмущенный ее молчанием, ее отвернутым от меня лицом. — Вы спросили меня, мадемуазель, как мог я подвергнуться оскорблению и не смыть его кровью. Я дал вам ответ. Это привилегия Жиля де Беро.
— В таком случае, — ответила она почти шепотом, — будь я на вашем месте, я воспользовалась бы этим, чтобы уже никогда более не драться.
— Тогда я потерял бы всех своих друзей, и мужчин, и женщин, — холодно ответил я. — Надо следовать правилу монсеньора кардинала: управляй при помощи страха.
Она содрогнулась, и на мгновение воцарилось неловкое молчание. Тень от солнечных часов разделяла нас; в саду было тихо, и только время от времени с дерева падал лист. С каждой секундой, в которую длилось это молчание, я чувствовал, что бездна, разделяющая нас, разрастается, и во мне зрело твердое решение. Я смеялся над ее прошлым, которое было так не похоже на мое; я смеялся над собственным прошлым и называл его судьбой. Я уже собирался отвернутся от нее с поклоном, затаив в груди целый вулкан, как вдруг мадемуазель заговорила.
— Вот осталась последняя роза, — сказала она с легким дрожанием в голосе. — Я не могу достать ее. Не будете ли вы любезны сорвать ее для меня, мосье де Беро?
Я повиновался, рука моя дрожала, лицо мое горело. Она взяла розу из моих рук и приколола ее у себя на груди. Я видел, что ее рука тоже дрожала при этом, и на щеках выступили темно-красные пятна.
Не говоря более ни слова, она повернулась и пошла к дому, но через несколько мгновений опять остановилась и сказала тихим голосом:
— Я не хочу быть к вам несправедливой во второй раз. И, наконец, какое я имею право судить вас? Час тому назад я сама охотно убила бы этого человека.
— Вы раскаялись, мадемуазель, — хриплым голосом сказал я, удивляясь, как я мог это произнести.
— А вы никогда не раскаиваетесь? — спросила она.
— Нет, раскаиваюсь, но слишком поздно, мадемуазель.
— Я думаю, что раскаяться никогда не бывает слишком поздно, — тихо ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62