Мои сыновья слишком малы, чтобы кто-нибудь из них был достоин носить такое высокое звание. Если что-либо со мной случится (а слабость моего здоровья известна всем), он и только он должен стать правителем нашего великого города!
– Правильно! – первым закричал просиявший Ах-Печ.
Остальные присоединились к его возгласу.
– А теперь, почтенные владыки, – произнес, любезно улыбаясь, хозяин дворца, – прошу вас к столу!
Глава девятая
ДВОРЦОВЫЕ БУДНИ
Мы пришли туда,
В глубину леса, где
Никто не увидит,
Что мы собираемся сделать.
«Песни из Цитбальче»

Прошло уже несколько дней с того вечера, как Хун-Ахау стал жить при дворце правителя Тикаля, но до сих пор он не мог освоиться с новым поворотом в своей судьбе. Все происшедшее за это время казалось ему странным, загадочным и чудесным.
Приведший его надсмотрщик передал юношу старому молчаливому рабу, стоявшему перед пятиэтажной громадой дворца, который в этот вечерний час выглядел совершенно безлюдным. Тот, взяв Хун-Ахау за руку, вошел в узкую галерею, расположенную в нижнем этаже. Вечерняя заря уже погасла, в здании было темно, и юноша с трудом пробирался среди каких-то тюков, следуя за своим проводником. Они шли довольно долго. В маленькой комнатке, слабо освещенной медленно горевшей смолистой лучиной, раб остановился, вытащил из стоявшего рядом сундука сверток, протянул его юноше.
– Переодевайся! Быстро!
Хун-Ахау сбросил свои лохмотья, с удовольствием надел набедренную повязку, набросил на плечи широкий белый плащ. Все было новое, чистое, хотя и невысокого качества. Раб подхватил сброшенное им старье и ушел, не сказав больше ни слова.
Хун-Ахау стоял неподвижно. Тихо потрескивала горевшая лучина; откуда-то издалека доносились чуть слышные голоса. Он вдруг вспомнил о брате своей матери, замурованном в склепе для охраны души покойного правителя Ололтуна, и ему стало не по себе. Может быть, его избрали для такой же цели?
В дверном проеме появилась девушка. Секунду она молча смотрела на Хун-Ахау, затем схватила его за руку и прошептала:
– Идем!
Юноша машинально повиновался и только потом подумал, что он должен был подождать раба. Но его провожатая стремительно шла вперед, и ему оставалось лишь следовать за ней.
Они проходили через множество комнат, галерей, то темных, то освещенных, спускались и поднимались по каким-то лестницам. Девушка шла быстро, легко и бесшумно, Хун-Ахау старался подражать ей, но безуспешно. Наконец они вышли на большую террасу, над которой приветливо сияли крупные весенние звезды. Легкий вечерний ветерок подхватил полы плаща юноши, начал играть с ними. По шелесту деревьев, доносившемуся снизу, Хун-Ахау понял, что терраса находится на втором или третьем этаже. На нее выходило несколько дверей. Девушка подошла к одной из них, откинула занавес, опустилась на колени:
– Я привела его, владычица!
В комнате, ярко освещенной несколькими светильниками, лежала на ложе, подпирая голову рукой, царевна. Сейчас она показалась Хун-Ахау еще более юной и хрупкой. Рядом с ложем, в углу, свернулся калачиком маленький олененок. Увидя юношу, он вскочил на ноги, и его крупные влажные глаза недоверчиво уставились на Хун-Ахау, а трепещущие ноздри ловили незнакомый тревожащий запах. Но, повинуясь мягкому движению руки хозяйки, погладившей его спину, животное успокоилось и снова улеглось на пол. Большие раскосые глаза царевны медленно обратились на юношу.
– Стань на колени, – шепнула проводница.
Хун-Ахау нехотя повиновался.
– Я испросила тебя у трижды почтенного владыки, моего отца, повелителя Тикаля, – произнесла царевна, глядя на Хун-Ахау. Она говорила медленно и торжественно, словно стараясь, чтобы каждое ее слово запало в память слушающего навсегда. – Отныне ты мой раб, твоей владычицей являюсь только я! Лишь мои приказания будут для тебя законом! Ты будешь покорно и усердно служить мне, потому что я этого хочу! Ты понял меня?
– Да, владычица, – подсказала шепотом девушка.
– Да, владычица, – произнес нетвердым голосом Хун-Ахау. Гнев и смущение боролись в нем. Никогда еще в жизни не чувствовал он себя так странно.
– Откуда ты родом? Как попал в Тикаль и стал рабом, расскажи! – потребовала царевна. Она подала какой-то знак девушке, та поднялась с колен, подбежала к ложу, переложила на нем подушки и стала у изголовья, скрестив руки на груди.
Хун-Ахау, запинаясь, рассказал основные события своей жизни: нападение на селение, смерть отца, плен, рынок в Городе зеленого потока и хитрость Экоамака, рассказал про работу на строительстве храма и про перетаскивание камней. О своих друзьях и надежде на освобождение он, разумеется, умолчал.
– Так ты родом из Ололтуна, – сказала задумчиво царевна, – это хорошо! Ололтун далек отсюда, и только очень отважный сможет вернуться туда, – добавила она, подчеркнув слово «отважный». – Посмотрим, насколько ты храбр! А теперь иди. Когда ты мне понадобишься, тебя позовут.
Хун-Ахау поднялся с колен и двинулся к двери, но насмешливый и ласковый голос царевны остановил его.
– Когда раб покидает владычицу, он должен сперва поклониться ей, Хун, – сказала она.
Краска залила лицо юноши. Он неловко поклонился и, не помня себя, быстро вышел на террасу. Старый раб, ожидавший его, как оказалось, у дверей комнаты царевны, взял его за руку, и они молча отправились в обратный путь.
Раб, его звали Цуль, привел юношу в большое помещение, находившееся в нижнем этаже левого крыла дворца. В нем жили дворцовые рабы. Их сытые лица и нагловатый смех, которым они встретили появление новичка, не вызвали у Хун-Ахау чувства симпатии или радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72