Он все усиливался, прерываемый регулярными резкими стуками: обвал! Нельзя ничего различить, кроме шума, наполнившего не только уши, но как будто все тело,– так внезапно и с такой силой он разразился. Всматриваясь широко раскрытыми глазами в темноту, мы застыли в неподвижности. Долгие, как вечность, секунды...
Что-то завыло, и в пяти шагах от нас грохнулась глыба величиной с деревенский дом, сделала огромный прыжок и поскакала вниз.
– Слишком большой камень,– констатировал Пеппино.
Мы не попали на тот путь, по которому спускались, и оказались в совершенно новом месте; скалы, ранее не замеченные нами, заставляли уклоняться в сторону. Мы совершенно в незнакомом месте. Усталость тяжело сказывается в ногах и нагруженных плечах.
Вот целый бастион светлой породы. Пока Пит старается на него взобраться, я обхожу справа, погружаясь по щиколотку в невидимый песок; какое счастье чувствовать под рукой твердый камень... Каждый надеется найти удобный проход, чтобы опять не спускаться вниз. Пеппино остался у скалы в ожидании результатов рекогносцировки.
Сначала мы держали между собой связь криками, но потом каждый пошел на свой риск и страх. Я поднимаюсь все время на четвереньках. Скорее! Прищурившись, смотрю наверх и как будто различаю проход... О несчастье! Целая стая белесых облаков сернистого дыма сбоку налетает на склон. Продолжать или поспешно спуститься? Нет, не зря же я карабкался! Приложив платок ко рту, лезу дальше. Уф, проклятое облако прошло!
Как раз в этот момент в 20–30 метрах надо мной рассыпается огромный красный сноп! Гром взрыва, и вверх медленно летят раскаленные камни; затем все усиливающийся свист бомб и звук грузно падающих комьев лавы.
Меня они, правда, миновали, но как я бежал! Внизу нашел Пита, которому пришлось обходить выступы. Здесь же был и наш безмятежный Пеппино. Оставалось только обогнуть бастион слева и продолжать бесконечную дорогу. Мы едва тащились, изнуренные невыносимой жаждой во мраке и в аду этих неустойчивых склонов, пока не добрались до стоявшего в углу палатки глиняного кувшина со свежей водой.
Смертоносный газ
Солнце вытащило нас из спальных мешков.
Пит зажег таблетки сухого спирта под спиртовкой и из оставшейся от вечера воды приготовил чай. Присев на корточки, мы с удовольствием пьем чай и благодушествуем.
Трудности, страхи, огненные потоки, адская жажда, усталость ночи – все прошло, а сейчас горячий чай и чудесное утреннее солнце смешиваются в одно нераздельное чувство радости.
Перед нами на вершине без конца клубятся дымные облака; на севере выделяется скалистый гребень – начало тропы на Сан-Винченцо.
– Смотри, мулы!
Действительно, из дымного тумана, окутывающего вершину, выходят мулы. Они идут рысью под крики погонщиков. Еще бы! Разве можно так долго оставаться в этих сернистых и хлорных облаках? Они быстро пробегают последние метры, отделяющие их от нашей долинки. Наверху показывается еще один мул; он идет шагом и покачивается. Никто его не ведет, но на нем сидит всадник. Очень медленно он приближается... Щурясь от яркого солнца, мы смотрим с изумлением на странного всадника. Что-то в позе человека подсказало нам, что не все благополучно. Мы вскочили и побежали навстречу. Он буквально упал нам на руки; это оказался Муратори, помощник режиссера. Он смертельно бледен, хрипит и смог только прошептать: «Дым... воздуху!» Окружившие нас погонщики объясняют: «Коммендаторе хотел сам пойти посмотреть место, о котором мы ему говорили, но попал в облако газа». Они убежали, закрыв рот платками, а Муратори, по-видимому, глубоко вдохнул и отравился...
Нет ничего ужаснее, когда не можешь помочь. Мы испробовали все, что могли: клали его, сажали, заставили проглотить чаю. Все напрасно. Минуты проходили, не принося улучшения, наоборот, казалось, что он задыхался все больше и больше. Нужно было спустить больного как можно скорее вниз. Подняли его вшестером и пустились в путь как можно быстрее, погружая каблуки в черный песок. Наконец вышли на тропинку, ведущую к деревне.
Небо было синим, а огромное сверкавшее на солнце море казалось еще синее. Поразительно, как велик и реален мир!
200 метрами ниже медленно задыхавшийся Муратори умер у меня на руках...
Дух Эмпедокла
Мы не можем противостоять землетрясению, наводнению, извержению вулкана. Миллионы лошадиных сил или киловатт, прирученных наукой,– ничтожные пустяки по сравнению со всемогуществом, проявляющимся в малейшем колебании, в малейшем содрогании земного шара. И вместе с тем природе человека чуждо смотреть сложа руки на то, что кажется превыше его сил. Он покорил море, победил полюсы, он близок к завоеванию гор.
Но вулканическая опасность не ждет человека, она грозит не только смельчакам, приходящим играть с огнем... История человечества полна рассказов, звучавших воплями поглощенных городов. К Лаки, Кракатау, Сен-Пьеру добавим еще одно страшное воспоминание об извержении Этны в 1669 году, похоронившем часть Катании, разрушившем 50 городов и 300 селений, лишившем жизни 100 тысяч человек. Такие катастрофы легко объясняются западней, которую расставляет человеку исключительная плодородность вулканических областей. Драконовы зубы, которые посеял Язон на Кавказе или в другом месте, всегда давали обильный человеческий урожай. Если лавы в силу самого характера их образования, исключающего возможность концентрации металлов, бедны рудами, то взамен они дают исключительно богатые пахотные земли, пополняемые и еще более обогащаемые выпадающим при каждом извержении дождем вулканического пепла. Известь, калий, фосфор, недостает только азота, чтобы сделать из этих дождей пепла настоящий естественный навоз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43