Но, как мы помним, наш герой делал уборку редко, поэтому пыль он даже не заметил. Налив себе чаю, Квазиморда удобно устроился на диване в своей комнате и включил свой «всеядный» DVD-плеер «Elenberg», купленный за копейки в магазине «Эльдорадо». Горбун щелкнул пультом – и комнату заполнила музыка Бориса Гребенщикова. Рваный гитарный перебор точно отражал внутреннее состояние Квазиморды. Иногда одна фальшивая нота делает песню совершенной. Один знакомый рассказывал Квазиморде, что в Древнем Китае ваза с трещиной ценилась гораздо больше, чем безукоризненная ваза, выполненная без единого дефекта. Считалось, что ваза с трещиной более приближена к жизни.
«Да, – подумал Квазиморда. – Я тоже ваза с трещиной. Нет, не так. Я – осколки треснутой вазы».
Гребенщиков пел в своей пустоте:
Когда ты был мал, ты знал все, что знал,
И собаки не брали твой след.
Теперь ты открыт, ты отбросил свой щит,
Ты не помнишь, кто прав и кто слеп.
Ты повесил мишени на грудь,
Стоит лишь тетиву натянуть;
Ты ходячая цель,
Ты уверен, что верен твой путь.
Но тем, кто не спит, не нужен твой сад,
В нем нет ни цветов, ни камней.
И даже твой бог никому не помог,
Есть другие, светлей и сильней;
И поэтому ты в пустоте,
Как на старом забытом холсте:
Не в начале, не в центре,
И даже не в самом хвосте
Квазиморда чувствовал себя именно так, как второе стеклянное чудо. Правда, было непонятно, если он – второе стеклянное чудо, то каким же было первое? И почему стеклянное? Вероятно, потому что его просто разбить: швырнул об стену – и все, лишь осколки по полу. Песня кончилась, Гребенщиков запел что-то про изнанку зеркального стекла, а Квазиморда сделал большой глоток чая. Кисловатый «каркаде» идеально пролетел через горло горбуна, слегка замерзшее прохладным весенним вечером.
Квазиморда налил вторую чашку. И даже достал из шкафа пакет печенья. Утолив легкий голод, горбун взглянул на свой таинственный шкаф. Гребенщиков пел о звезде – Квазиморда всегда считал, что эта песня про него и Эсмеральду.
Моей звезде не суждено
Тепла, как нам, простым и смертным;
Нам – сытый дом под лампой светлой,
А ей – лишь горькое вино;
А ей – лишь горькая беда,
Сгорать, где все бегут пожара;
Один лишь мальчик скажет: «Жалко,
Смотрите, падает звезда!»
Моей звезде не суждено
Устать или искать покоя;
Она не знает, что такое
Покой, но это все равно.
Ей будет сниться по ночам
Тот дом, что обойден бедою,
А наяву – служить звездою.
И горький дым, и горький чай
«Да, наверно, Гималайский прав, – подумал Квазиморда. – И у нее тоже полно своих проблем. И я ничем не могу ей помочь. У меня тоже много проблем. И она ничем не может помочь мне. Единственная надежда, что нам обоим поможет Гималайский. А пока что вот так. Но почему я люблю ее? Почему не могу забыть о ней? Ну, это как раз понятно. Психика такого уродливого горбуна должна быть изуродована множеством психических травм, нанесенных в разное время при разных обстоятельствах. Но все это – из-за горба. Поэтому, чтобы совсем не сойти с ума, психика идет на отчаянный жест – залечивает раны безответной любовью. Причем я ведь сам все обставил так, что Эсмеральда никогда не сможет разбить мне сердце. Ведь я люблю ее на расстоянии и никогда не осмелюсь к ней подойти. Потому что если она пошлет меня во все направления, я этого не переживу. Меня уже посылали все, кому не лень, – и я это пережил. И выдержу все что угодно, кроме ее измены… Хотя о какой измене вообще можно думать, если мы даже с ней незнакомы?»
Подумав напоследок, что пора пролить волшебный бальзам на свою разорванную в клочья психику, Квазиморда снял с цепочки на шее ключ – и открыл хитрый замок, надежно сдерживавший дверцы шкафа. Что же было внутри?
Плакаты. Плакаты и постеры Эсмеральды. Один большой плакат был приклеен к внутренней стенке шкафа, пять или шесть постеров меньшего размера висели вокруг него. На маленькой полочке лежали два ее диска. И вдобавок в шкафу была всякая мелочь: календарики, блокноты, тетради, рекламные наклейки, вырезки из газет – на всем этом были фотографии Эсмеральды.
Увидев свою возлюбленную во всей красе, Квазиморда упал на колени перед шкафом и что-то зашептал себе под нос – видимо, беседовал с Эсмеральдой. Точнее, с образом Эсмеральды, ее призраком, выловленным из информационного пространства и живущим в шкафу.
– Как бы я хотел встретиться с тобой, – шептал Квазиморда. – Просто быть с тобой в одной комнате. Я хочу просто сидеть и смотреть на тебя. Даже если бы ты не замечала меня – так было бы лучше, ты бы не дрожала от ужаса при виде такого урода. Я бы просто смотрел на тебя. Смотрел бы и дышал тобой – как я дышал всеми красивыми девушками в метро. Но они – просто воздух, а ты – чистый озон. Как бы я хотел раз в жизни надышаться чистым озоном. Даже если бы сразу после этого я бы умер.
Подняв глаза на постер Эсмеральды, Квазиморда прошептал:
– Я бы умер за тебя, любовь моя. Правда, вряд ли это пошло бы тебе на пользу – ведь моя жизнь ничего не стоит. Но я дарю тебе мою жизнь – пусть она будет самой бесполезной вещью в твоем гардеробе. Но пусть она лежит у тебя. В пыли, на самой дальней полке твоего самого бесполезного шкафа, но пусть моя жизнь будет лежать у тебя. Тогда в ней, возможно, появится, хоть какой-нибудь смысл…
Ангел в метро
Проснувшись утром, Квазиморда обнаружил себя на кровати в позе индейских шаманов – подушка под животом, ноги на спинке кровати. Будильник распевал свою утреннюю песню. Подняв голову, Квазиморда огляделся. Шкаф был закрыт, ключ лежал на компьютерном столике.
– Ну, слава богам, – вздохнул Квазиморда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30