Но Фэйм все равно предусмотрительно спрятала остатки пирога в холщовый мешочек, чтобы сэкономить на завтраке. Никогда не знаешь, что случится завтра, а деньги лишними не бывают. Именно этой простой и незамысловатой истине научила Фэймрил Эрмаад лучшая из всех возможных наставниц – Суровая Мистрис Жизнь.
Джевидж одобрительно хмыкнул, но промолчал. Он устал и, если приглядеться, едва держался на ногах, хромота заметно усилилась, глаза покраснели. Но, очутившись в комнате, Росс не торопился рухнуть на кровать.
Он уселся на колченогий стул, ссутулился и, как показалось Фэйм, воздерживался от дремоты лишь последними усилиями воли.
– Мистрис… Фэймрил… вы так и не сказали, могу ли я вас так назвать?
– Вполне.
– Так вот, мистрис Фэймрил, я помню себя только с начала лотиса-месяца, вернее, с того дождливого утра, когда мэтр Амрит приложил к моему лбу свой медальон. – Росс специально достал его и повертел перед носом у собеседницы. – Нашел он меня в палате для буйнопомешанных Киледдонской Народной лечебницы.
Что такое Народная лечебница, Фэйм знала не понаслышке. Довелось однажды побывать в похожем заведении по благотворительным делам, и еще несколько недель спустя мистрис Эрмаад засыпала только с помощью сонной настойки. По ее мнению, хуже этого места была только преисподняя, и то не везде, а лишь в самых горячих уголочках. Даже Росс Джевидж не заслуживал такой участи.
– Я знаю… вернее, Амрит сказал… там очень плохо, – несколько смущенно пробормотал Джевидж, заметив, что собеседницу пробрала нервная дрожь. – Не страшно. Все равно я ничего не помню. К тому же мне повезло – мэтру показалось странным, что человек каждое утро просыпается и совершенно ничего не помнит, даже о том, что случилось накануне. Маг понаблюдал за мной несколько дней, сильно заинтересовался и, благодаренье ВсеТворцу, воспринял мое безумие как вызов своему мастерству.
– О да, – согласилась мистрис Эрмаад. – Волшебники – люди весьма амбициозные.
«И слишком любопытные».
– Я не могу на него пожаловаться. Он создал талисман, вылечил сложный перелом голени и воспаление легких… он сделал все возможное, чтобы вернуть мне человеческий облик. Но память…
– Память к вам так и не вернулась, – закончила за него Фэйм.
Она сидела на кровати, крепко обхватив руками колени и положив на них голову.
– Да, – согласился Росс. – Каждый вечер перед отходом ко сну и каждое утро при пробуждении я должен пользоваться талисманом, иначе большая часть воспоминаний исчезнет. И что самое неприятное – просыпаясь, я тоже почти ничего не помню.
– Как это?
Лорд-канцлер нахмурился и недовольно повел плечами:
– Мысли путаются, голова плохо соображает. Это чтобы вы завтра утром не пугались.
– Я постараюсь, – криво усмехнулась женщина.
– Иногда при этом… случается небольшой припадок, – продолжал Росс. – Вроде судорог, но… я не опасен и не причиню вам зла. Только выглядит… э-э-э… некрасиво.
У Фэйм тут же испортилось настроение. Вот! В этом весь Росс Джевидж. Сначала сделать все, чтобы отрезать жертве любые пути к отступлению, загнать в угол, распорядиться твоей жизнью по своему усмотрению, а потом еще и переложить на тебя ответственность за случившееся. Дать в руки заряженный револьвер, образно говоря, и повернуться спиной. Мол, стреляй, если сможешь и если хватит совести расправиться с безоружным.
– И что вы хотите от меня, милорд? – зло буркнула женщина. – Чтобы я стерегла ваш сон?
Она искренне недоумевала. Неужели он считает, что все вокруг так глупы и не в состоянии заметить столь откровенной манипуляции?
Но, по всей видимости, у Джевиджа на уме были еще и другие соображения, кроме традиционного кукловодства, естественно.
– Вам не кажется странным, что, не помня собственного имени, я знал ваше? – пытливо спросил Росс.
– Кажется, – пришлось согласиться его собеседнице.
– Это неспроста. Мы как-то связаны. И если вы мне не поможете, то никто мне уже не сможет помочь.
«Отлично придумано! Я еще и помогать должна?!» – едва не выкрикнула Фэйм ему в лицо, но вовремя подавила приступ гнева.
– А как же талисман? – спросила она сдержанно.
Росс тяжело вздохнул, будто не решался открыть правду.
– Он исчерпает себя в первый день зимы. Второго нарви я снова проснусь чистым листом, – после некоторого молчания признался лорд-канцлер. – Вот, смотрите. Чтобы не забыть.
И он закатил рукав рубашки, обнажая внутреннюю сторону предплечья левой руки. На загорелой коже виднелись красные полоски шрамов, образующие надпись «ат-ми-нарви» – второй день первой недели нарви месяца. Когда человек ножом вырезает важную дату на своем теле – это серьезное заявление. Фэйм стало как-то совсем неловко за резкость своих суждений.
– А разве мэтр Амрит не сможет ничем больше помочь? – спросила она участливо.
– Нет. Он умер. Его убили.
Все знают, починить волшебную вещь может только изготовивший ее чародей, и если его не стало, то любая самая сложная колдовская игрушка, исчерпав запас вложенной силы, превращается в красивый и бесполезный с точки зрения магии хлам. Хотя, конечно, драгоценные камни и золото не возбраняется продать ювелиру – наделать колечек и сережек.
Фэйм окончательно растерялась, чувствуя себе беспомощнее ребенка. К чему эта отчаянная честность? Очередная ловушка на порядочных людей, на тех, для кого слово «честь» не пустой звук?
– Зачем вы мне все это рассказываете? – открыто спросила она, глядя лорду Джевиджу в глаза до тех пор, пока он сам не отвел взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24