– Полагаете, мне следует принести извинения Нойме?
– А вы сами как считаете, сир?
– Исключительно неудобно…
– Что вы говорили мне на прошлой неделе о неудобстве?
– Оно часто указывает на то, что дорога выбрана правильно.
– Ну?
– Вы, как всегда, правы, мой дорогой друг. Я принесу Нойме свои извинения, причем лично. Кроме того, я пошлю записки Шалтре и Триуоллсу, а также верну его высочество лорда Адрона.
– Больше я вам не нужен, сир?
– Да, на сегодня у меня не осталось вопросов, Уэллборн. Но я уверен, что увижу вашу доверительность снова, и очень скоро.
– Тогда до встречи, сир.
– До встречи, герцог.
Разговор был окончен, и Уэллборн вытащил свой жезл, как только император вышел из комнаты. Теперь, когда работа доверенного лица завершена, нам нет никакого резона с ним оставаться, и мы можем вернуться к нашим друзьям – они как раз пересекают Высокий мост над Пенной рекой. Однако, если не считать прекрасного вида, который мог бы заинтересовать того, кто здесь окажется, тут нет ничего достойного нашего внимания. Поэтому мы последуем за императором, поднимающимся по ступенькам, ведущим в покои императрицы Ноймы.
Там он и нашел ее в окружении фрейлин. Впрочем, прежде чем войти в ее покои, Тортаалик замедлил шаг, пытаясь оценить, в каком настроении она сейчас пребывает; а мы воспользуемся паузой, чтобы сказать пару слов о жене последнего перед Междуцарствием императора.
Сохранилось немало портретов ее величества Ноймы, глядя на которые сразу видно, что она являлась истинной дочерью феникса. Иными словами, у нее были блестящие золотистые волосы – оттенок, характерный для представителей этого Дома, да еще для нескольких драконлордов по линии э'Кайрана. Надменные, широко расставленные темно-синие глаза. Маленький рот с чуть припухлыми губками – создавалось впечатление, будто его обладательница либо собирается кого-нибудь поцеловать, либо только что это сделала. Точеные черты лица, как у дзура. Шея и плечи прекрасных очертаний. Идеальной формы руки с длинными, тонкими пальцами.
Что же до остального, многие утверждают, что Нойма никогда не держала в руках меча, следовательно, никогда и ни с кем не сражалась, а значит, нуждалась в защите.
Никто не станет отрицать, что ее окружали толпы мужчин, готовых отдать за нее жизнь. Помните, в известной балладе рассказывается о том, как графа Бракко оберегали женщины. Как и граф Бракко, Нойма не уделяла особого внимания своей внешности и не прикладывала никаких усилий, чтобы удержать при себе поклонников, однако все историки сходятся в одном: у нее было столько кавалеров, что с лихвой хватило бы и на трех женщин. Никто не знает, поощряла ли Нойма притязания своих многочисленных обожателей, но и свидетельств о том, что их внимание ее оскорбляло, нет. Наоборот, имеются основания считать, что в те дни, когда ей не приходилось защищать свое целомудрие по меньшей мере от двух или трех фривольных предложений, она даже чувствовала себя не лучшим образом.
И все же мы придерживаемся той точки зрения, что императрицу нельзя назвать истинной кокеткой. Да, она флиртовала, но нигде не осталось свидетельств, что Нойма проявляла жестокость по отношению к тем, кто попал под обаяние ее чар, если не считать жесткости императрицы, желающей защитить свою добродетель и подвергавшейся непрерывным атакам со стороны коварных интриганов. Именно целомудрие позволило Нойме сохранять спокойствие и не краснеть, когда случайно или нет его величество заставал ее беседующей с кем-нибудь из придворных.
Итак, как только его величество соизволил войти в ее апартаменты, Нойма встала и почтительно поприветствовала супруга, не выказывая ни смущения, ни особой радости.
– Я пришел пожелать вам доброго вечера, мадам, – начал император.
– И вам доброго вечера, сир. Чему обязана чести вашего визита?
– Вам кажется странным, что я захотел вас увидеть?
– Странным? Пожалуй, нет, сир. Однако должна признаться, я вас не ждала.
– И не хотите меня видеть?
– Сир, я всегда встречаю вас с радостью, какими бы ни были цели вашего прихода.
– Вы хотите сказать, у меня есть цель?
– А разве нет?
Император вздохнул и так сжал кулаки, что ногти впились в ладони. Здесь, в покоях Ноймы, Тортаалик понял, что ему не так-то просто будет принести извинения. Он откашлялся и сказал:
– Вы правы: я пришел сюда с определенной целью.
– Следует ли мне в таком случае отослать фрейлин?
Тортаалик собрался ответить согласием, но потом, взглянув на хорошеньких девушек, окружавших Нойму, он вдруг увидел, как наяву, Уэллборна, тихонько вздохнул и промолвил:
– Нет, пусть останутся, будет лучше, если они услышат то, что я хочу вам сказать.
– Вы хотите мне что-то сказать, сир? – На лице Ноймы появилось удивление, смешанное с любопытством, к которому добавлялась некоторая толика тревоги.
– Да, – ответил император.
– Но тогда говорите, прошу вас, сир… Вы же видите, меня пугает выражение вашего лица.
– О, вам не следует бояться.
– Не следует? Но сегодня вы были со мной так суровы, сир.
– Я гневался.
– О, сир, чем же я могла вызвать ваше неудовольствие?
– Вы ни в чем не виноваты, Нойма. Я разгневан на себя.
Услышав свое имя, императрица только теперь поверила, что ее не будут отчитывать в присутствии фрейлин, – такое унижение было для нее в тысячу раз сильнее, чем если бы это произошло наедине. Она немного успокоилась.
– Но, как вы можете сердиться на себя? – удивленно спросила она.
– Я совершил поступок, который вызывает у меня стыд, и пришел к вам, чтобы попросить за него прощения.
– Что? Ваше величество приносит мне извинения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131